Зазеркалье. Записки психиатра - Наталия Юрьевна Вико

остановка и беглый взгляд вокруг с головокружительной высоты, откуда уже нет хода назад, а только вверх.

– Ялла! Ялла! – И вот уже немного осталось до вершины, но сердце бьется, как пойманная птица, и воздуха уже не хватает. И феллахи уже не туземцы вовсе, а ангелы, поднимающие его на вершину то ли пирамиды, то ли собственной души. Один из братьев указал на отметку на камне и сказал: «Наполеон».

«До этой черты поднялся великий император, – понял Соловьев. – До вершины не дошел. Хотя, говорят, и эту надпись просто приказал сделать, не сумев вовсе преодолеть высоту. А я – дойду!» – подстегнул он себя и вспомнил отца, который любил повторять, что самое трудное в жизни – довести начатое дело до конца. Снова протянул руки проводникам.

– Ялла!

Вершина! Площадка метров десять на десять и шест посередине, обозначающий вершину пирамиды. И ощущение неимоверного счастья! Дымчато-пыльный Каир с сотнями минаретов, серо-зеленая дельта Нила, пальмовые рощи, пирамида Саккары, а на юг бесконечная Ливийская пустыня, в песках которой умирает закатное солнце.

– Хатар! – услышал он голос одного из феллахов, который, нахмурив брови указал рукой в сторону пустыни.

– Мот! – дружно закивали другие.

– Сер! – сказал один из братьев с тревожной вибрацией в голосе…

* * *

Настойчивый стук в дверь спугнул солнечного зайчика, незаметно проскользнувшего в щель между шторами и уютно устроившегося на щеке Александры. Она неохотно открыла глаза. Может, послышалось? Стук повторился. Завернувшись в простыню, подошла к двери.

– Кто там? Что опять случилось? – спросила с интонацией, способной отпугнуть любого.

– Мадам, – голос из-за двери звучал взволнованно. – Фан Фомич просит снять телефон, не может мадам зфонить, мадам не слышит.

Включенный в гостиной телефон через мгновение осчастливил трелями звонка.

– Александра, у вас все нормально? – Голос Ивана Фомича был бодр.

– Иван Фомич, – почти простонала она, – сколько времени?

– Девять тридцать, – ничуть не смутился он. – Все уже на ногах.

– Может, все и на ногах, а у меня свой режим, я люблю по ночам работать. Просила же мне лишний раз по утрам не звонить.

– Я беспокоюсь, – извиняющимся тоном проворковал он. – Кстати, вы посмотрели наш отчет за прошлый год? – спросил строго, видимо, решив взять инициативу в свои руки.

«Господи, какой отчет по утрам? – хотела воскликнуть она, но удержалась. – Теперь я его жертва. Новый зам по отчетам».

Времени на решение было мало, но ставка слишком высока. «Они вчера отмечали день рождения!» – озарила голову спасительная идея.

– А-а, отчет, – проговорила она небрежно, – посмотрела и вам же на стол ночью положила… справа возле пепельницы, – точно указала она место, потому что детали в импровизации особенно важны.

Замешательство и шуршание перекладываемых бумаг ясно свидетельствовали – снаряд попал в цель.

– У вас дверь в кабинете почему-то открыта была, – сообщила как бы между прочим.

Воцарившаяся в трубке тишина ясно говорила, что противник дрогнул.

«Жаль, что у меня нет видеотелефон», – подумала Александра, уже ощущая пряный вкус триумфа.

– Там кое-какие комментарии и предложения, я их на листочках написала клеящихся. Надеюсь, вы не потеряли? – грозно поставила она победную точку.

– А-а, вот, вижу, – наконец с фальшивой радостью в голосе пробормотал Иван Фомич, в смятении покидая поле боя. – Ну, спасибо. Та-ак… – Он еще пошуршал бумагами. – О-о, я смотрю, вы внимательно все проработали. Прочитаю, потом откомментирую.

Короткие гудки в трубке прозвучали как фанфары, возвестившие об окончательной победе.

Александра вернулась в спальню и рухнула поперек кровати. Сон был сломан. День, похоже, тоже.

Новые телефонные трели заставили ее вернуться в гостиную.

– Да! – рыкнула она в трубку.

– Забыл сказать, – голос Ивана Фомича звучал заискивающе, – вами тут все утро пресса египетская интересуется. Журналистка одна. Говорит, вы знаете. Просила позвонить.

* * *

– …И тогда Фарух выскочил из ворот гаража, расположенного поблизости от храма Девы Марии, и, указывая своему напарнику перебинтованным пальцем на фигуру монахини в белых одеждах под куполом храма, собиравшуюся броситься вниз, закричал что есть сил: «Не прыгайте! Не прыгайте!» «Я вызову пожарных и полицию, а ты беги за священником отцом Константином!» – приказал он товарищу, – молоденькая египетская журналистка с красивым именем Нихад неуверенно улыбнулась, словно все еще сомневаясь, а стоило ли вообще все это рассказывать Александре, но, увидев, что та слушает внимательно, продолжила:

– На шум стали собираться прохожие. Вдруг одна из подбежавших женщин воскликнула: «Это же наша Богоматерь пришла!» И в тот же миг в небе появились несколько, будто сотканных из света, голубей… – Она замолчала, поглядывая на Александру. – Мне понравилась твоя лекция в Александрии, – сказала она. – Все было логично и убедительно с медицинской точки зрения. Но то, о чем я рассказала, действительно было. И вряд ли это можно считать массовым психозом. Хочешь съездить в Зейтун? Там, кстати, живет моя тетя, которая все видела сама и с радостью расскажет свою историю. Я на машине.

Александра кивнула. Хотя событие не имело прямого отношения к ее теме, обижать Нихад не хотелось.

– …Сколько лет прошло, а до сих пор не могу говорить об этом без волнения, – сидящая перед ней худенькая женщина с темными, похожими на черный виноград глазами теребила край рукава. – Было мне тогда почти тридцать. Замужем была уже лет десять, а детей все не было. Что только ни делала, к каким врачам ни ходила, причину определить не могли. – Она скорбно поджала и без того узкие губы и, опустив глаза, замолчала, словно перенесясь в то время.

Александра не стала ее торопить и огляделась. Комната, в которой они расположились, была залита солнечным светом. «Счастливые люди египтяне! – подумала она. – Каждый вечер, засыпая, они твердо знают – завтра их разбудит солнце. Насколько же нам в России не хватает света! Может, и люди у нас хмурые из-за туч, нависших над головами? А может, серое небо – наказание за наши серые души?» – усмехнулась она.

– Помню, – женщина подняла глаза, – ходила по улицам и на маленьких детей смотреть не могла. На пальчики их крошечные. Не могла поверить, что у меня в доме никогда не поселится детский смех, – продолжила она дрогнувшим голосом. – И вот…