Метро 2033. Пифия - Дмитрий Глуховский

– Очнулись? – раздался поблизости, как показалось Гончей, несколько разочарованный голос. – Что ж, поздравляю.

Она повернула голову на звук, и сразу все стало ясно. Ну, почти все.

За изголовьем кровати стоял лучший и единственный доктор Рейха. Он же личный врач фюрера, его семьи и любовницы.

– Привет, док, – приветствовала его Гончая. – Здорово мне досталось?

– Здорово, – не стал отнекиваться доктор. – Но и повезло не меньше.

«Тебе бы такое везение», – подумала она и собралась задать следующий вопрос, но док неожиданно резво вышел за дверь.

Оставшись в одиночестве, Гончая осмотрела свою палату. Небольшая комната с единственной койкой, заправленной чистым бельем, рядом стойка для капельницы. Ни один больной или раненый в Рейхе не мог рассчитывать на такие условия без личного указания фюрера.

Стоило Гончей вспомнить о фюрере, как дверь палаты распахнулась, и в нее в сопровождении доктора вошел сам вождь подземного Рейха. Его голова оказалась забинтована, одна щека заклеена пластырем, но выглядел фюрер бодрым, к тому же широко и, похоже, искренне улыбался.

– Моя спасительница! – воскликнул он, картинно разведя в стороны руки.

Других женщин в палате не было. Значит, он обращался к ней.

– Никогда не забуду, как ты заслонила меня собой от этого чудища, – продолжал фюрер.

Гончая промолчала. В отличие от него, она ничего такого не помнила.

– Как подползла ко мне, как схватила карабин, потом пистолет и начала стрелять.

«Вот в чем оказывается дело», – сообразила Гончая. Вообразил, что это его она защищала.

– В общем, если бы не ты, это чудище порвало бы меня, как грелку. Но об этом мы никому говорить не будем. – Фюрер заговорщически подмигнул и снова погрузился в воспоминания. – Хорошо, ты догадалась в пасть стрелять. Мне потом егеря объяснили, что у этой твари такой толстый череп, что из пистолета его нипочем не пробить. А ты ему через пасть прямо в мозг засадила. Несколькими выстрелами наповал. Он по тебе промчался и сдох. Егеря сказали: мог насмерть затоптать, как их парня, который нас в зверинец водил, да обошлось. Только кожу когтями содрал, но это ерунда. Док говорит: царапины быстро заживут.

– Значит, Рубец погиб?

– Кто? – недоуменно сдвинул брови фюрер.

– Егерь, который показывал нам отловленных зверей.

– А-а, этот. Ну, да. Он как раз ракету пускал, когда трясти начало. Из-за этого землетрясения выбраться не сумел, его твари первым и разорвали.

– Землетрясения? – повторила за фюрером Гончая.

– А ты думаешь, с чего все рухнуло? Натуральное землетрясение. И не первый раз уже. На днях на Кольце вот так же туннель обрушился. Причем, прямо на проезжающую дрезину. Машиниста и всех пассажиров в лепешку раздавило.

«Еще одно землетрясение. Случайность или…»

– Кстати! – прервал размышления Гончей фюрер. – Дикаря, которого я подстрелил, так и не нашли. Два дня искали, все трупы пересмотрели – нету! Как сквозь землю провалился!

Гончей показалось, что она ослышалась.

– Два дня?

– Именно! – фюрер довольно хохотнул. – Уже третий день пошел, а ты все в сознание не приходишь. Мои охранники тебя с Пролетарской сюда на дрезине так бесчувственную и везли. Думали, вот-вот очнешься, а ты – ни в какую. Док даже капельницу соорудил, чтобы тебя подкормить.

– Мне нужно идти.

Гончая попыталась встать, но фюрер силой удержал ее на постели.

– Еще чего! Никаких хождений, пока бинты не снимут! Ты на себя посмотри. На тебе же живого места нет! Лежи, сил набирайся. Док проследит, а я позже еще зайду.

Потрепав по щеке спасшую его «любовницу», чего Гончая терпеть не могла, фюрер вышел за дверь. Несколько секунд она лежала молча, переваривая услышанное, потом осторожно заглянула под простыню. Туловище от пупка до подмышек покрывал плотный слой бинтов, под которыми просвечивали темные пятна засохшей крови. В этих окровавленных бинтах она выглядела беспомощной и жалкой. Гончая скорее опустила простыню и повернулась к доктору, который все время разговора тихо и незаметно простоял в углу.

– Долго мне здесь лежать?

Вместо ответа док поправил капельницу, хотя с ней все было в порядке. Он просто тянул время.

– Я спросила: долго мне здесь лежать?! – повысила голос Гончая.

– Думаю, с этим вопросом вам лучше обратиться к своему покровителю. А я свое дело сделал: раны зашил, препараты и внутривенное питание обеспечил. Остальное уже зависит от вас, госпожа Валькирия, от вашего организма.

– Сколько? – прямо спросила Гончая. Она не терпела расплывчатых ответов.

– Ну, прежде вы довольно быстро выздоравливали, – замялся доктор и, чтобы скрыть свою неуверенность, попытался улыбнуться. Улыбка придавала его лицу хитрый и коварный вид. Если бы он знал об этом, то наверняка не стал бы улыбаться. – Думаю, с такими темпами восстановления поврежденных тканей ваши нынешние раны затянутся через пару дней.

– А моя правая нога? Вы осмотрели ее?

Док кивнул.

– Сильный ушиб и растяжение связок. Ничего страшного. Отек уже проходит.

«Ушиб и растяжение. Не перелом. Действительно повезло», – Гончая облегченно выдохнула. Пару дней она как-нибудь выдержит. А потом сразу к Майке.

* * *

Дыхание постепенно приходило в норму. Сердце еще отчаянно колотилось в груди, но Майка по своему опыту знала, что со временем и оно успокоится. Вот и руки уже почти не дрожат, разве только чуть-чуть.

Она убрала ладони со стола и зажала между коленями, осмотрела разбросанные по столу сломанные карандаши. Успокоиться не получилось. Майка сгребла карандаши на край стола и только после этого с опаской взглянула на рисунок. Могла и не смотреть, и так знала, что там нарисовано. На всех ее последних рисунках, а она нарисовала их уже с десяток, было одно и то же – клубящийся черный дым. Иногда дым расползался в стороны по всему листу, иногда его клубы закручивались в воронку, как вода, убегающая в сливное отверстие раковины.

Майка ненавидела эти рисунки. Очень сильно ненавидела. И так же сильно боялась. Потому что они были плохими! Не сами рисунки, а то, что на них изображено. Плохое и страшное. Вот только Майка не знала, что это такое, потому что оно пряталось за клубами дыма, которым окружало себя. Будь ее воля, Майка изорвала бы все эти страшные рисунки, но Стратег велел отдавать их ему, а до этого хранить в специальной папке, что Майка и делала. Стратег обещал ей разыскать женщину-кошку, и уже только за это Майка готова была во всем подчиняться ему.

От него она узнала, что женщина-кошка не погибла во время обвала на станции Пролетарская. Те, кто разгребал завал и хоронил погибших, не нашли ее мертвого тела, значит, тот страшный зверь, которого Майка видела в своем воображении, не убил, а только ранил женщину-кошку. Это известие вернуло Майку к жизни. Она знала, теперь уже точно знала, насколько дорога женщине-кошке, что та любит ее и как только оправится от ран и достаточно окрепнет, сразу вернется к своей названой дочери. И Майка изо всех сил желала ей скорейшего выздоровления.