Шейх Мансур - Алаудин Мусаев

Одной из важнейших причин восстания горцев, как уже было сказано, были безмерная жадность и самоуправство горских князей и владетелей, которые жестоко притесняли собственный народ. К царским властям на Кавказе продолжали чуть ли не ежедневно поступать письма с жалобами горских крестьян на притеснения владетелей и старшин. В июле 1786 года аксаевские и андреевские старшины и кади обратились с посланием к кизлярскому коменданту бригадиру Вешнякову от своего имени и от имени всех жителей. В письме они объясняли причины, которые побудили их присоединиться к Мансуру, и перечисляли обиды и притеснения от своих владетелей. «Просили мы запретить отнимать у нас безвинно скот наш, а за воровство и шалости наложить на творящих оное штраф, — писали коменданту крестьяне. — Не видя укрощения оных, дошли до совершенной крайности и принужденными нашлись присягнуть имаму. Он разбирает ссоры и тяжбы по закону. Его решением обидчики наши от их наглостей были отвращены, воры были наказаны».

Следует отметить еще и то, что бессмысленная жестокость некоторых российских военачальников, считавших, что к горцам полезнее всего применять жестокие репрессии, а не пытаться мирно договориться с ними, восстанавливала народ против России. К числу наиболее ретивых усмирителей следует отнести полковника Пиери, который за это поплатился. К ним относился и бригадир Кнорринг, который своим рапортом от 7 августа 1786 года доносил, что на реке Куме он в течение двух дней истреблял посланными для того казачьими полками и калмыками горские деревни. Он также распорядился потоптать лошадьми абазинский хлеб на полях, «а который за сим еще остался, предписал я господину премьер-майору и походному атаману Янову сжечь».

Еще недавно именно такой жесткий подход считался наиболее правильным. В фаворе у командования были командиры, подобные Пиери и Кноррингу. Однако в 1786 году политика российских властей была значительно смягчена, и наиболее эффективным оружием умиротворения были признаны не штыки, а деньги. «Сотня пушек, стреляющих ядрами и картечью, не даст того результата, который может дать сотня рублей, врученная в нужное время нужному человеку», — говаривал, размышляя о кавказских делах, командующий российскими войсками светлейший князь Потемкин-Таврический. Новый подход вскоре дал о себе знать и заметно изменил расстановку сил на Кавказе.

В конце июля 1786 года Мансур созвал к себе горцев и объявил им срок начала нового похода — сразу после праздника Курбан-байрам. Место сбора он определил на реке Козьме. После этого войско Мансура должно был выйти на встречу с отрядом князя Дола. Увеличив ополчение за счет кабардинцев и присоединив к нему жителей ингушских деревень, Мансур намеревался атаковать крепость Владикавказ. Российское командование на линии, узнав об этих планах, отправило против Мансура полковника Нагеля с отрядом, состоящим из Кабардинского полка с двумя гренадерскими ротами, Моздокского казачьего полка, Уральского полка, двух егерских батальонов и четырех орудий полевой артиллерии. В задачу Нагеля входило по прибытии к Сунже «призвать себе в помощь ингушей, дабы не ушли к Ушурме, и разрушить гнездо Долово». Чтобы не допустить кумыков из Андреевской и Аксаевской деревень к соединению с отрядом Мансура, генерал-майору Соломину с его бригадой было предписано двинуться от Кизляра к Каргину. Против аксаевцев были выставлены батальон гренадер премьер-майора Мансурова, три эскадрона драгун и 250 гренадерских казаков во главе с подполковником Аршневским.

Вскоре полковник Нагель со своим отрядом переправился через Терек и вошел в земли князя Дола. Появление русских войск оказалось для кабардинцев неожиданным. Нагель угнал принадлежащий Долу и его подданным скот и приготовился к разорению их селений и сожжению хлебов на полях. Крестьяне князя Дола вооружились и приготовились к бою, но, увидев большие отряды солдат и казаков, отошли в горы. Полковник Нагель сжигать хлеб не спешил, ожидая «раскаяния». Расчет его оправдался — проведя собрание, жители направили к полковнику делегацию с просьбой не обрекать их на голодную смерть. За крестьянами вышли и все уздени. Князь Дол, находившийся в это время со своей свитой в горных ущельях, оказался в трудном положении и отправил к русским узденя с предложением, что если он будет прощен, то придет с повинной, а скрывался он до сих пор якобы потому, что боялся казни со стороны царского командования.

Полковник Нагель, получив прямое раскаяние Дола и его народа, пообещал им помилование. Позже Дол вместе с узденями был представлен командующему войсками на Кавказе генералу Потемкину. Кабардинский князь объяснил генералу, что главной причиной его выступлений против русских было недовольство причиняемыми ему и подвластному народу притеснениями покойного пристава секунд-майора Жильцова, находившегося в то время в Малой Кабарде. Генерал Потемкин приказал полковнику Нагелю привести князя Дола, его узденей и весь народ к присяге, взять от них аманатов и вернуть на прежние места. Был составлен текст особенной присяги — «отречения князя Малой Кабарды Дола Мударова, узденей трех фамилий и черного народа от возмущений ложного пророка». Подписавшиеся под присягой каялись в своих заблуждениях, которые «послужили причиной их ослепления». Во всех бедах винили они «алдынского жителя Ушурму, который, ложно приняв на себя звание имама, соблазнил нас на все чинимые нами беззакония, и теперь клянем сами в чистоте сердца нашего и вину свою, и его самого… Отрекаемся навсегда от него, познавая и чувствуя, что не есть он истинный богоугодный учитель, но бунтовщик, оказавшийся на наше разорение и погибель».

Стараясь заслужить доверие, Дол рассказал о Мансуре и его приверженцах много шокирующих небылиц. Князь сообщил, что после поражения Мансура под Кизляром его люди разбежались по своим домам, а потом ловили друг друга, грабили и продавали в рабство. Кроме того, по словам Дола, когда он уходил от Мансура, то в отряде имама «никого из дальних народов (то есть турок или персов. — А. М.) не видал». Нынешней весной, рассказывал Дол, Мансур объявлял, что к нему из Турции и Ирана будет прислано войско, хотел по-прежнему собрать народ, но «никто ему о том не верит и не собирается».

Измена ближайшего помощника князя Малой Кабарды Дола стала для Мансура тяжелым ударом. Пытаясь исправить положение, он решил привлечь на свою сторону дагестанского владетеля Умма-хана Аварского. С этой целью в начале августа 1786 года имам послал в Дагестан своих представителей. Мансур не подозревал, что главный дагестанский владетель, еще недавно обещавший ему искреннюю дружбу и готовность прийти на помощь со всем войском своим, давно перекуплен царскими властями. В то время когда Умма-хан принимал послов чеченского имама, доверенный человек дагестанского владетеля по имени Дада, приехав в Кизляр, заверил российские власти, что «Умахан, верный присяге, не только не будет на стороне противящихся России, но и сам с войском своим готов на услуги Ее Императорскому Величеству».

Умма-хан и прежде был уверен в том, что не получит выгоды от союза с Мансуром. Он вел с ним тайные переговоры только для того, чтобы заставить русские власти заплатить за его верность хорошие деньги. Интрига аварского хана принесла ему немалый доход, и теперь он писал генералу Потемкину: «Хотя и просил у меня чеченского общества ших имам Мансур помощи, но только оной я ему не дал, наблюдая, чтоб прямая моя с Вами дружба и расположение мое на услуги Ее Императорскому Величеству было ненарушимо». Генерал Потемкин же по этому поводу замечал: «Привлечение Умахана почитаю я весьма нужным, ибо, во-первых, он именитый владелец в лезгинах. Турецкий двор без него не призовет и половины лезгинских войск, а притом что он, будучи в спине у чеченцев и прочих беспокойных народов, может и в сем случае быть удобен».