Алкоголик. Эхо дуэли - Андрей Воронин

— Ну как ты? – спросил Виктор.

Она была поразительно красива, и он изо всех сил старался не смотреть на нее в упор. В тонких аристократических пальцах она сжимала граненый стакан с апельсиновым соком.

— Как ты?

Она будто только что очнулась от сна. Она смотрела на его руки, как во время их первой встречи, и он, испытывая неловкость от этого настойчивого взгляда, уже пару раз убирал их со стола.

— Что ты молчишь? Я спросил: как ты?

— Я? Спасибо. Все хорошо.

Она слабо улыбнулась.

— Что-нибудь еще?

Лика задумалась. Хочет ли она еще чего-нибудь?

— Хочешь еще что-нибудь? – повторил он свой вопрос.

— Пока нет, спасибо.

Он посмотрел ей в лицо, а потом по сторонам. Она сидела с отсутствующим видом, и он не мог понять, о чем она думает. Наверное, сожалеет о случившемся.

Они без улыбки посмотрели друг другу в глаза. Она покачала головой. Последовало молчание, никто из них не делал попытки заполнить его.

— Если что-нибудь надо, ты мне скажи, – в конце концов пробормотал он.

— Да, да, – рассеянно ответила она.

Выпив сока, Лика начала получать удовольствие от жизни. Оказывается, это так классно, когда с утра пьешь апельсиновый сок. Почему в Москве она никогда не обращала внимания на такие радости жизни?

Лика подумала про Олега. А что Олег? Ведь они расстались. Действительно расстались. Да и вся ее любовь к нему была жалкой и никому, кроме нее самой, не нужной. Придуманной.

Шампанское, музыка, смятые простыни – все как должно быть и в то же время все сплошная имитация чувств, которых нет, не было и быть не могло. Это было имитацией, даже когда она прижималась к Олегу горячим шелковистым телом, а потом, задыхаясь, откидывалась на шелковые простыни.

Все это было в прошлой жизни. Негромкая музыка, которая, как мед, сочилась из динамиков стереосистемы, Олег, шелковые простыни. Все это игра, которая окончилась. И зря ее взяли в заложницы, не собирался Олег ее спасать. Она никогда для него ничего не значила.

Сейчас все зависит только от нее. А любовь – это иллюзия, которая возникает неизвестно откуда и пропадает неизвестно куда.

За завтраком по негласному соглашению они не обсуждали события прошлой ночи. Виктор понял, что, сказав с утра: «Вот и стали мы, можно сказать, родственниками», он сморозил ужасную глупость. Чтобы показать, что не так уж дурно он воспитан, Виктор стал хвалить Любашу за душевную тонкость.

– Знаешь, – сказал он, – а у тебя классная подруга. Душевная. Сначала она мне просто понравилась, а потом я понял, что она замечательная. Тебе повезло…

— Так ты же говорил, что она проститутка!?

Лика устремила на него удивленные глаза редкого орехового цвета.

— Не в том дело…

— Ты изменил свое мнение?

Она смотрела на него с таким изумлением, что он заподозрил неладное.

— Какое мнение? Я просто подумал, что она тоже знает, чем я занимаюсь, кто я такой и что я сделал. Понимаешь, от правды не уйдешь. Но она сказала: «Прошлое не имеет значения. Будущее – вот что главное».

— Видишь, жизнь может стать другой, человек может измениться.

Они говорили о Любаше, но и у Лики и у Виктора в голове прокручивалось все, что они делали этой ночью, и все, что еще хотели бы сделать.

Лика смотрела на своего спутника, который ровно сутки назад был ей ненавистен, которого сутки назад она готова была убить, если бы только представилась возможность. Теперь она смотрела на него новыми глазами. Он уже не казался ей оплывшим морским чудовищем, выброшенным на берег. Пальцы уже не напоминали ей щупальца медузы, они были тонкими и (теперь она это знала) могли быть очень нежными. Черты лица не казались мелкими, а глаза бесцветными. Теперь она видела перед собой крупного мужчину с голубыми глазами. Внимательными глазами, на самом дне которых было скрыто понимание.

— Эй, – он помахал рукой перед ее лицом, – тебе не говорили, что рассматривать людей в упор некультурно?

Она недоуменно улыбнулась.

— Я просто задумалась над тем, что человеку внушают, что у него в жизни большой выбор, а на самом деле никакого выбора не существует.

— Выбор есть, но ты все равно не смотри на меня так, – сказал он и накрыл ее руку своей. – Не надо. Поговорим о чем-нибудь еще. О чем угодно.

— О другом? – изумилась она. – Хорошо. О чем хочешь.

— Так ты не против? – обрадовался он.

— Я не против, – она взглянула на часы, – но сейчас пора идти будить Любашу. Если мы этого не сделаем, она будет спать сутки подряд.

В номере их ждала Любаша. Виктор с удивлением заметил, что дверь в номер не заперта. «Зря Любаша такая неосторожная, – пронеслось у него в голове. – Конечно, выпили вчера много, но двери все же закрывать надо. Скажу ей обязательно».

А Лика не обратила внимания на открытую дверь. Она вбежала в номер, ее сердце прыгало от радости, вчерашние проблемы позабылись.

Любаша лежала на кровати одетая. Видно, лень вчера было раздеваться – не было сил. Она, должно быть, заснула сразу, как только упала на кровать.

Лика поспешила ее разбудить и в очередной раз процитировать Антона Павловича Чехова, который утверждал, что культурный человек никогда не ляжет спать одетым. Эта была любимая цитата Лики, она вспоминала ее всякий раз, когда была не в силах раздеться перед сном. Интересно, что цитата имела чудодейственную силу. Всякий раз, вспомнив о том, что культурный человек никогда не ляжет спать не раздевшись, Лика находила в себе силы вытащить саму себя из кровати, раздеться, умыться, почистить зубы и только потом спать с чистой совестью культурного человека.

Какой ужас! Пролежать всю ночь одетой! Лика потрясла Любашу за плечо, позвала по имени. Любаша не отозвалась, не изменила позы. А плечо оказалось ледяным. Какой холод! Кончики пальцев в один момент стали ледяными от соприкосновения с плечом.

Лика в отчаянии вскрикнула. Виктор подбежал, перевернул тело. Живот и грудь Любаши были буквально искромсаны ножом, и кровь, которая еще сочилась из ран, казалась черной в лучах солнечного света. Ее широко раскрытые глаза смотрели на них невидящим взглядом. Ее темные глаза стали безжизненными и потусторонними.

Пару секунд они стояли и смотрели на изуродованное тело. Лика прикрыла рот рукой, сдерживая рвущийся наружу вопль.

Любаша была мертва. Непоправимо мертва. Любаши больше не было. Вместо Любаши было мертвое тело – пустая изуродованная оболочка без души. Никому не нужная оболочка без души, которая очень скоро начнет разлагаться.

Вчера они с Любашей пили шампанское, а сегодня душа Любаши покинула тело. Покинула? Нет, из нее душу вытрясли. Вырезали! Это дело рук человеческих.