Конформист - Альберто Моравиа

Клеричи, — сказал Квадри растроганно, — не думайте, что я вас не понял.

Марчелло посмотрел на него и медленно произнес:

— Простите, но теперь я вас не понимаю.

— Клеричи, — сразу ответил профессор, — вы знаете, кто я, но и я знаю, кто вы.

Он напряженно смотрел из Марчелло, взявшись обеими руками за лацканы его пиджака. Марчелло в смятении, охваченный каким-то ужасом, в свою очередь пристально уставился и лицо профессора: нет, в глазах Квадри не было ненависти, в них читались, скорее, душевное волнение, сокрушенность и вместе с тем — тайный расчет и хитрость. Квадри заговорил снова:

Я знаю, кто вы, и отдаю себе отчет, что, разговаривая с вами так, могу показаться вам фантазером, простаком или попросту дураком… не важно, Клеричи, я хочу, несмотря на все это, быть с вами искренним, и говорю вам: спасибо!

Марчелло посмотрел на него и ничего не сказал. Квадри по-прежнему держал его за лацканы пиджака, и он чувствовал, как тянет ворот, так бывает, когда вас схватят за шиворот, чтобы отшвырнуть подальше.

Я говорю вам спасибо, — продолжал Квадри, — за то, что вы не согласились отвезти письмо в Италию. Если бы вы выполняли свой долг, то взяли бы письмо и передали его своему начальству, чтобы расшифровать его и арестовать тех, кому оно предназначалось… Вы этого не сделали, и повторяю еще раз: спасибо.

Марчелло сделал было движение, чтобы ответить, но Квадри, выпустив наконец его пиджак, прикрыл ему рукою рот:

Нет, не говорите мне, что вы не согласились только для того, чтобы не вызвать у меня подозрений, чтобы остаться верным своей роли молодожена, совершающего свадебное путешествие… Не говорите так, потому что я знаю, это неправда… В действительности вы сделали первый шаг к спасению… Я благодарю вас за то, что вы дали мне возможность помочь вам сделать этот шаг… Вы в самом деле сможете возродиться к новой жизни.

Квадри вернулся на свое место и сделал вид, что утоляет жажду, отпив большой глоток из своего бокала.

А вот и дамы, — сказал он, поднимаясь. Удивленный Марчелло тоже встал.

Он заметил, что Лина была, кажется, в плохом настроении. Едва сев, она раздраженно и торопливо открыла пудреницу и начала быстрыми, частыми и яростными движениями пудрить нос и щеки. Напротив, спокойная и равнодушная Джулия уселась рядом с мужем и под столом ласково взяла его за руку, как бы уверяя в своем отвращении к Лине. Хозяйка с моноклем подошла к их столику и, сморщив гладкие бледные щеки в медоточивой улыбке, манерным голосом осведомилась, все ли в порядке.

Лина сухо ответила, что все как нельзя лучше. Хозяйка наклонилась к Джулии и сказала:

— Вы здесь впервые… Могу я подарить вам цветок?

— Да, спасибо, — удивленно ответила Джулия.

— Кристина! — позвала хозяйка.

Подошла девушка, тоже в мужском костюме, не похожая на смазливых цветочниц, которых обычно можно встретить в танцевальном зале: бледная, тощая, без косметики, восточного типа, с большими толстыми губами, открытым костистым лбом, очень короткими и плохо стриженными волосами, словно поредевшими после болезни. Она протянула корзину, полную гардений. Хозяйка выбрала одну и приколола ее к груди Джулии со словами:

— Подарок дирекции.

— Спасибо, — поблагодарила Джулия.

Не за что, — ответила хозяйка. — Держу пари, что синьора — испанка… верно?

— Итальянка, — сказала Лина.

Ах, итальянка… я должна была догадаться… такие черные глаза, — воскликнула хозяйка и удалилась вместе с Кристиной.

Оркестр заиграл снова. Лина повернулась к Марчелло и сказала почти сердито:

— Почему вы не пригласите меня? Я хочу танцевать!

Не говоря ни слова, он поднялся и пошел за ней к танцевальной площадке.

Они начали танцевать, и вдруг Лина сказала с яростью, в которой вымышленная влюбленность окрашивалась подлинным гневом и неприязнью:

Вместо того, чтобы целовать меня в автомобиле, рискуя, что нас увидит мой муж, ты мог бы убедить свою жену насчет поездки в Версаль.

Марчелло был поражен той естественностью, с которой она связывала свой истинный гнев с их якобы любовными отношениями, был шокирован этим резким и циничным "ты", которое действительно могла бы употребить женщина, готовая без зазрения совести обмануть мужа, и ответил не сразу. Лина, истолковав по-своему его молчание, продолжала настаивать:

— Что же ты молчишь?.. Это и есть твоя любовь? Ты даже неспособен заставить слушаться эту дурочку, твою жену!

Моя жена — не дурочка, — мягко возразил он; этот странный гнев вызвал у него скорее любопытство, нежели оскорбил.

Она тут же воспользовалась его ответом и устремилась вперед.

Как это "не дурочка"? — воскликнула она возмущенно и почти удивленно. — Но, дорогой мой, это видно даже слепому. Она красива, это верно, но абсолютно глупа. Это красивое животное, как ты можешь не замечать этого?

— Она нравится мне такая, какая она есть, — парировал он.

Гусыня, тупица… Лазурный берег! Маленькая провинциалка без единой капли ума. А почему не Монте-Карло или Довиль… или уж попросту Эйфелева башня?

Казалось, она была вне себя от ярости, это был знак того, что во время танца между ней и Джулией состоялся неприятный разговор. Он мягко сказал:

Пусть моя жена тебя не волнует… завтра утром приходи в гостиницу — Джулия вынуждена будет смириться с твоим присутствием, — и мы втроем отправимся в Версаль.

Она посмотрела на него почти с надеждой. Потом гнев взял верх, и она сказала:

Что за абсурдная идея! Ведь твоя жена ясно сказала, что мое присутствие ей нежелательно. У меня нет привычки бывать там, где меня не хотят видеть.

Марчелло ответил просто:

— Но я хочу, чтобы ты пришла.

— Ты-то хочешь, а твоя жена — нет.

— Какое тебе дело до моей жены? Разве тебе недостаточно того, что мы любим друг друга?

С беспокойством и недоверием она смотрела на него, откинув назад голову, прижавшись к нему пышной, мягкой грудью.

В самом деле… Ты так говоришь о нашей любви, словно мы уже давным-давно любовники… Ты считаешь, что мы по-настоящему любим друг друга?

Марчелло хотел сказать ей: "Почему ты не любишь меня? Я бы тебя так любил!" — но слова замерли у него на губах, словно эхо, приглушенное непреодолимым расстоянием. Никогда ему не казалось, что он так любит ее, как в эту минуту, когда, доведя притворство почти до пародии, она лицемерно спрашивала, уверен ли он в своей любви. Наконец он сказал печально:

— Ты же знаешь, я хотел бы, чтобы мы любили друг друга.

— Я тоже, — рассеянно ответила она, и было ясно, что она думает о Джулии. Потом, словно возвращаясь к реальности, она добавила с внезапной яростью: — В любом случае, я прошу тебя больше не целовать меня в машине и других аналогичных местах… я всегда терпеть не могла подобные излияния чувств… они говорят о недостатке уважения и воспитания.