Измененные черты характера. Как медитация меняет ваш разум, мозг и тело - Ричард Дэвидсон

Большую часть времени, проведенного Матье в качестве монаха в Непале и Бутане, он был личным помощником Дилго Кхьенце Ринпоче, одного из самых почитаемых мастеров тибетской медитации прошлого века[266]. Многие уважаемые ламы среди тех, кто жил в изгнании из Тибета, включая Далай-ламу, лично обращались к Дилго Кхьенце за наставлениями.

Это привело к тому, что Матье оказался в самом центре огромной сети в мире тибетской медитации. Он знал, кого предложить в качестве потенциальных участников исследования и, возможно, самое главное — пользовался доверием этих экспертов в медитации. Участие Матье оказало решающее воздействие на привлечение этих труднодостижимых мастеров.

Матье мог убедить их в наличии веской причины проехать половину земного шара, чтобы оказаться в университете в Мэдисоне — месте, которое многие тибетские ламы и йогины не только не видели, но о котором и не слышали. Кроме того, им придется смириться со странной едой и привычками западной культуры.

Конечно, некоторые из привлеченных йогинов учились на Западе и были знакомы с его культурными нормами. Но помимо путешествия в экзотические земли предстояли странные — в глазах йогина — ритуалы ученых, абсолютно инопланетные занятия. Для тех, кто больше знаком с гималайскими хижинами, чем с современным миром, ничто не попадало под привычный образ жизни.

Заверение Матье, что их усилия принесут пользу, стало ключевым фактором для начала сотрудничества. Для этих йогинов «польза» не означала, что участие даст личную выгоду — сделает знаменитыми или удовлетворит чувство гордости. Скорее понималась помощь другим людям. Как уяснил Матье, их мотивацией служило сострадание, а не личные интересы.

Матье подчеркнул мотивацию ученых, посвятивших себя этому делу и верящих в то, что, если наука докажет эффективность практик йогинов, это поможет продвинуть внедрение практик в западную культуру.

Убедительные заверения Матье сыграли свою роль и привели 21 самого опытного йогина в лабораторию Ричи для исследований мозга. В это число вошло семь жителей Запада, которые прошли как минимум один трехлетний ретрит во Франции в центре, находящемся в департаменте Дордонь, где Матье практиковал сам. Кроме того, 14 тибетских мастеров прибыли в Висконсин из Индии или Непала.

Подготовка Матье в области молекулярной биологии позволяла ему понимать все сложности и правила научных методов. Он полностью погрузился в совещания по планированию, чтобы помочь разработать методы для анализа первого подопытного кролика — его самого. Будучи соавтором по разработке и добровольцем номер один, он опробовал соблюдение научного протокола, который сам же помогал создавать.

Несмотря на достаточную редкость таких случаев, имеются прецеденты, когда исследователи выступают в роли подопытных кроликов в собственных экспериментах, особенно с целью убедиться в безопасности нового медицинского лечения[267]. Однако в этом исследовании причина заключалась не в страхе подвергнуть других неизвестному риску, а в уникальной разработке, когда речь заходит об изучении того, как мы можем обучать ум и менять мозг.

То, что исследуется, — частная информация, внутренний опыт человека, в то время как инструментами исследования являются машины, дающие объективные показатели биологической реальности. В этом нет ничего личностного. С технической точки зрения внутренняя оценка требует отчета «первого лица», в то время как показатели — это отчет «третьего лица».

Восполнить пробел между первым и третьим лицом было идеей Франсиско Варелы, блестящего биолога и сооснователя Института ума и жизни. В своих академических трудах Варела предлагал метод объединения взгляда первого и третьего лица со вторым лицом, экспертом в изучаемой теме[268]. Он утверждал, что изучаемый человек должен обладать хорошо подготовленным умом и, таким образом, предоставлять более компетентные данные, чем неподготовленный человек.

Матье был экспертом в теме и тем самым обладателем хорошо тренированного ума. Поэтому, например, когда Ричи начал изучать различные типы медитации, он не осознавал, что для «визуализации» требовалось больше, чем просто создание ментального образа. Матье объяснил Ричи и его команде, что медитирующий также вырабатывает особое эмоциональное состояние, которое сопровождает конкретный образ — допустим, образ бодхисаттвы Тары дополнял состояние, сочетающее сострадание и любящую доброту. Благодаря совету группа Ричи перестала следовать нисходящим нормам науки о мозге и начала сотрудничать с Матье, подробно разрабатывая протокол эксперимента[269].

Задолго до нашего сотрудничества с Матье мы двигались в этом направлении, погружая себя в изучаемый объект — медитацию, чтобы выдвинуть гипотезы для эмпирической проверки. Сегодня науке известен этот общий подход как пример зарождения обоснованной теории, то есть основанной на прямом личном ощущении происходящего.

Варела продвинулся еще дальше, и этот шаг вперед необходим, когда то, что исследуется, скрыто в уме и мозге человека и при этом напоминает исследователю чужую территорию. Участие в частной сфере такого эксперта, как Матье, способствует методологической точности там, где в противном случае были бы одни догадки.

Придется признать и свои ошибки. В 1980-х, когда Ричи был молодым профессором в Университете штата Нью-Йорк в Перчейзе, а Дэн работал журналистом в Нью-Йорке, мы проводили совместное исследование одного одаренного мастера медитации. Им был ученик У Ба Кхина (учителя Гоенки), который сам стал учителем и утверждал, что может по желанию достигать состояния ниббаны[270] — конечного пункта бирманского медитативного пути. Мы хотели определить точные корреляты этого восхваляемого состояния.

Однако возникла проблема: нашим главным инструментом был анализ уровня кортизола в крови — популярная тема в исследовании тех времен. Мы использовали его в качестве основного средства, поскольку арендовали лабораторию у одного из главных исследователей кортизола, а не потому, что имели твердую гипотезу, связывающую состояние ниббаны с уровнем кортизола. Но для измерения уровня кортизола требовалось, чтобы медитирующий, удобно устроившийся в палате по ту сторону зеркального стекла, был подключен к капельнице, позволяющей нам брать кровь каждый час. В течение нескольких дней мы посменно делали это с двумя другими учеными, чтобы обеспечить круглосуточный охват.