Монстролог. Кровавый остров - Рик Янси

Поезд представлял собой форменный Вавилон на колесах – здесь были англичане, французы, немцы, итальянцы, испанцы и даже египтяне, персы и индусы. Все расы, веры и классы нашли своих представителей: от зажиточной английской семьи на затянувшемся отдыхе до нищего индийского иммигранта, возвращавшегося в Бомбей навестить семью. Там были дельцы и цыгане, солдаты и коробейники, старики в широкополых шляпах и младенцы в чепчиках. И везде царили запах дыма и человеческого пота, крики, смех, пение и музыка – оглушительный грохот аккордеонов и скрипок, гармоник и ситаров[85]. Эта самодельная деревня на колесах, собравшая чуть ли не все образцы рода человеческого, зачаровывала меня и пугала. Пока доктор отсиживался, как в норе, в нашем вагоне, выбираясь лишь трижды в день ради трапезы, я бродил по поезду из конца в конец. То было куда лучше, чем выносить жуткое молчание, окутавшее монстролога как покров рока. Уортроп не жаловался на мои отлучки; он лишь заключал, что я должен быть осторожен, дабы не заразиться чем-нибудь редким. «Пассажирский поезд – рай для заразы, Уилл Генри. Шведский стол из человечины. Позаботься о том, чтобы не попасть в меню».

Порой меня отсылали с поручением – за чаем с булочками (бурное недовольство доктора по поводу отсутствия в меню хотя бы одной овсяной могло бы показаться комичным, если бы основной удар пришелся не по мне самому) и газетами. Газеты зато годились любые, на каком угодном языке (монстролог бегло говорил на более чем двадцати). Он читал, пил невероятные количества дарджилинга[86], ходил по купе как тигр в клетке или таращился в окно, теребя себя за нижнюю губу, пока та не распухала и не краснела. Доктор постоянно бормотал себе под нос, а когда я открывал дверь, вздрагивал, опустив руку в карман с револьвером – Уортроп теперь никуда не выходил безоружным. Монстролог спал при свете, начал отращивать бороду и постоянно, в огромных количествах ел; за тысячу триста миль пути до южного берега Италии он прибавил несколько фунтов. Однажды он проглотил в один присест два бифштекса, полбуханки хлеба, целый пирог и четыре стакана жирных сливок. Заметив, как я гляжу на этот подвиг обжорства вытаращенными от удивления глазами, Уортроп сообщил: «Я запасаюсь». Эта фраза меня озадачила. Чего нам ждать в недалеком будущем – голода? Разве на Сокотре было нечего есть?

Когда мы достигли Итальянских Альп, рана, нанесенная его гордости, начала заживать. Как-то поздно ночью, когда я только-только заснул, монстролог разбудил меня вопросом, предназначавшимся нарочно для таких моментов.

– Уилл Генри, ты спишь?

– Нет, доктор Уортроп, не сплю, – теперь-то точно нет, доктор Уортроп!

– Я тоже не могу уснуть. Все думаю про Торранса. Ему было двадцать девять – меньше года оставалось до Волшебной Тридцатки. Ты знаешь, что монстрологи на двадцать девятый год уходят в затворничество, как тибетские монахи? Редко когда они ездят в экспедиции или охотятся на что-то, всерьез угрожающее их шансам дожить до тридцати. Был у меня один коллега, который последнюю половину двадцать девятого года жизни провел в комнате с заколоченными окнами, даже без книги, чтобы скоротать время. Он боялся порезать палец страницей и умереть от заражения крови.

– Доктор Торранс сказал, что стал монстрологом, потому что ему нравилось убивать.

– В этом он был не одинок – разве что в честности на сей счет. Но он был очень хорошим ученым и совершенно бесстрашным интеллектуально; он не боялся ступить за грань, перед которой дрогнули более мудрые. Чтобы сломать Томаса Аркрайта, ты не мог выбрать человека лучше.

Я услышал, как он встает с полки, поднял голову и увидел силуэт напротив окна – и затем лицо, отразившееся в стекле. Его лицо переменилось – щеки пополнели, нижняя часть потемнела от свежей бороды – но глаза все так же сияли холодным внутренним огнем.

– Я не знал, что он собирается делать, – запротестовал я. – Все случилось так быстро…

Он поднял руку. Позволил ей упасть.

– Это неотъемлемая часть нашего дела, Уилл Генри. Аркрайта, Торранса… нашего. Рано или поздно тебе перестает везти. Возможно, я испытывал бы меньший внутренний конфликт по поводу Аркрайта, если бы тот не так отчаянно старался спасти мне жизнь.

– Это он и сказал доктору Торрансу – как раз перед тем, как доктор Торранс его убил. Как он спас вам жизнь?

Монстролог сцепил руки за спиной и проговорил, обращаясь к моему отражению в стекле:

– Представив убедительные аргументы, что от живого меня будет меньше проблем, чем от мертвого.

– Это были те русские агенты на Паддингтоне, так ведь? Рюрик и…

– Плешец. Да. Следили за нами с того самого момента, как мы прибыли в Лондон. В себе я не так разочарован из-за того, что не заметил этого, как в Аркрайте – уж он-то должен был заметить. В конце концов, он профессионал. Сложно вообразить себе парочку более заметных шпионов: здоровяк Рюрик с этой его рыжей шевелюрой, и коротышка Плешец с блестящим скальпом.

Он прикрыл глаза.

– Я уверен: Аркрайт думал, что худшее уже позади, и оставалось только убедить фон Хельрунга, что я погиб в экспедиции. Ведь все остальное фон Хельрунг проглотил без проблем – начиная с «Томаса Аркрайта из Аркрайтов, что с Лонг-Айленда»!

– Это был я, сэр. Аркрайт солгал насчет Монстрария, а это значило, что он лгал обо всем остальном, и знал о гнездовище до того, как вообще вас встретил. А следовательно…

Глаза его раскрылись и остановились на моем отражении в окне.

– Ты его заподозрил? Не фон Хельрунг, не Торранс? Ты?

Я кивнул.

– Доктор фон Хельрунг сперва не слушал, но потом пришла телеграмма, что вы умерли. Я в нее не поверил. И доктор Торранс, когда я объяснил это ему, тоже не поверил. Он сказал, что из меня бы вышел хороший…

– Да, меня это тоже насторожило – что Аркрайт, якобы по счастливой случайности, появился на пороге у мейстера Абрама примерно тогда же, когда мистер Кендалл – на нашем. Я не мог себе простить что пропустил столько мелких ошибок, допущенных Аркрайтом, но я был полностью сосредоточен на поиске Джона Кернса и логова магнификума.

– Вы нашли доктора Кернса?

Он покачал головой.

– Кернс исчез на следующий день после того, как отправил мистера Кендалла с его особой посылкой. Я не в курсе, куда он поехал в первую очередь – скорее всего, в Санкт-Петербург, чтобы договориться обо всем, что было ему нужно – но я зато точно знаю, где он сейчас. С нашим старым другом мы увидимся на острове Сокотра.

Прибыв в Лондон, Уортроп и Аркрайт остановились в отеле ровно настолько, насколько нужно было, чтобы оставить там вещи, и затем разделились. Аркрайт отправился на Дорсет-стрит в Уайтчепеле, навестить квартиру Кернса и поискать возможные улики. Уортроп пошел в Лондонский Королевский госпиталь расспросить коллег Кернса и побеседовать с директором больницы, надзиравшим за его работой. Уортроп узнал, как всеми любим был Кернс, как популярен он был у персонала – в особенности персонала женского пола; как восхищались им другие врачи, что за прекрасный терапевт он был, а уж какой выдающийся хирург-травматолог! Нет, доктор Кернс не предупреждал и вообще никак не показывал, что собирается уехать. Вот он тут – а вот ищи-свищи. Мой наставник притворился старым приятелем Кернса из Штатов и сообщил директору, мол, Кернс попросил его проконсультироваться насчет необычного случая, – настолько необычного, что директор наверняка вспомнил бы.