Офицер. Сильные впечатления - Сергей Морозов

— Ну уж это вы хватили, — заметила Маша, вытирая слезы.

— Да-да, — кивнул он. — А еще я хочу, чтобы ты была мудрой. Мудрой, как Сарра.

— Ну этого я никак не могу обещать, — честно призналась Маша. — К тому же Эдик — не Авраам. И даже не Исаак с Иаковом…

— Это еще неизвестно, — обиделся Эдик.

Вспомянув праотцев и праматерей, можно было считать, что ситуация проработана со всей основательностью. И был день, и была ночь. А жизни не было.

Итак, подруги сидели за кофе и болтали о том о сем. Воспоминания освежили в Маше острое ощущение одиночества. Рита с тревогой заметила, что она опять разнервничалась. Ее дрожащие пальцы накручивали волосы, а ноги словно были готовы вот-вот пуститься в отчаянный пляс.

Конечно, Рита понимала, что для Маши настали нелегкие времена и что лучше бы не оставлять ее одну. Однако она нетерпеливо теребила сумочку и всячески давала понять, что ей пора идти.

В конце концов, и у Маши полным-полно дел. Нужно распаковаться, убраться, привести в порядок бумаги, разложить вещи. Словом, работать, работать и работать. Кажется, это единственное, что осталось в жизни.

Однако эгоизм не так-то легко побороть. Маше так хотелось, чтобы подруга побыла рядом еще немного. Помогла избавиться от мучительных мыслей. Впереди ее не ждало ничего, кроме суетливой борьбы неизвестно за что. Телевидение и незаживающие семейные раны. Она не боялась борьбы. Она не боялась ничего. Но ее тайной мечтой было, чтобы, нахлебавшись за день, прийти домой и успокоить сердце в объятиях брюнета, в жилах которого течет кровь волка.

— Как насчет сегодняшнего ужина с господином Зориным? Может, отложим?. — поинтересовалась Рита, недвусмысленно давая понять, что ей, увы, нужно идти.

— Нет, не нужно. Лучше уж мне согласиться на это шоу. Должно же у меня хоть что-то быть в жизни! — печально воскликнула Маша, кусая губу.

— Не хнычь! — строго сказала Рита. — Когда ты хнычешь, ты снова похожа на Эдикову жену! Тебе это не идет.

Маша не выдержала и рассмеялась. Что и говорить, Рита умеет расшевелить. Однако сохранять бодрый вид — довольно утомительно.

— Ладно уж, иди, — поспешно проговорила Маша, чтобы снова не впасть в уныние. — Если я до сих пор не на кладбище, то только благодаря тебе. Ты настоящая подруга.

— И на том спасибо. Думаю, ты в курсе, что Иван и я — всегда к твоим услугам.

— Иди, иди.

— Я-то, конечно, пойду. У меня дел по горло. А тебе советую на забывать, что тебе еще должен позвонить твой полковник! Только имей в виду, что вообще-то вокруг полно других мужчин и все они — голодные волки. У тебя великолепное тело, потрясающие ноги. Даже абсолютно фригидный господин Зорин начинает пульсировать при твоем появлении. Стало быть, без работы ты не останешься. Вообще, способные журналисты и журналистки — его слабость.

— Ну это нам известно, — сказала Маша. — Он так трогательно опекает бойцов своего невидимого фронта… Кстати, ты, кажется, говорила, что с ним придет еще какая-то шишка?

— Всего-навсего наш спонсор. Один из директоров нефтяного концерна.

— Я надену самую короткую юбку и самую прозрачную блузку.

— Дурочка, — улыбнулась Рита. — Единственное, что тебе нужно, — это хорошенько отоспаться. Почему бы тебе не вырубить телефон и не забыть обо всем на свете? Хотя бы ненадолго.

— Мне бы нужно позвонить маме, — вздохнула Маша.

Рита тут же сняла с плеча сумочку и трагическим жестом послала ее на диван.

— Пожалуй, мне и правда стоит остаться. Представляю, что с тобой будет после общения с ней!

— Не беспокойся… — не слишком уверенно начала Маша.

— Звони при мне, — перебила Рита, решительно усаживаясь на диван рядом со своей сумочкой. — Я буду обмахивать тебя салфеткой, когда мамочка тебя немножко отшлепает. Без секунданта на ринге тебе не обойтись.

Маша сняла трубку и непослушным пальцем стала набирать номер. Довольно странная штука: кажется, она вполне себя контролировала, была в здравом рассудке, сознавала себя взрослой женщиной, которую, может быть даже, все еще вожделел полковник Волк и которой предстояло вечером отужинать в обществе фригидного господина Зорина, начинавшего, однако, пульсировать при взгляде на ее коленки, и самого директора концерна, который… Да, она была взрослой женщиной, но, набирая номер квартиры на Патриарших, волновалась, как шестилетняя девочка.

Трубку снял отец.

— Это я, папа. Я только вчера прилетела в Москву.

— И только теперь соизволила нам об этом сообщить! — немного помедлив, ответил он.

Маша посмотрела на Риту, но та отвела глаза.

— Как вы тут, папа?

— Да мы-то чудненько, а вот твоему звукооператору черные, кажется, задницу отстрелили? Нечего сказать — прославился юноша.

Всего одна фраза. Вполне возможно, Маше даже необязательно было понимать слова. Даже если бы отец говорил на чукотском, ей было бы достаточно одной его интонации. Когда-то она пыталась спорить, оправдываться, защищаться. Все это в прошлом. Теперь ее глаза просто наполнились слезами — вот и все. Так бывало частенько, когда она слышала свое имя в устах родителей.

— Мама дома? — спросила Маша.

— А вчера у входа в метро, — продолжал отец, словно не слышал ее вопроса, — я видел, как митинговали какие-то люди. Между прочим, обсуждали, почему это наших славян убивают, а наших жидов нет…

— Ну и почему? — услышала Маша нетерпеливый голос матери, которая отняла у отца трубку.

— Здравствуй, Мария, — сказала мать. — Когда ты вернулась?

— Вчера поздно вечером, — солгала Маша. — Как ты? У тебя ужасно расстроенный голос!

Услышав последнюю фразу, Рита саркастически качнула головой и закурила.

— У меня все отлично, — отмахнулась мать. — Ты знаешь, — продолжала она, — а Катя уехала…

— Как? — не поняла Маша. — Совсем уехала?

— Типун тебе на язык! — проворчала мать. — В отпуск они уехали. На какие-то там банановые острова.

— А-а… — облегченно вздохнула Маша и неуверенно предложила:

— Может быть, зайдешь в гости?

К ее удивлению, мать не только согласилась — хотя обычно была весьма тяжела на подъем — но даже сказала, что сейчас и выходит.

— Ну что? — спросила Рита, когда Маша положила трубку.

— Кажется, все то же, — задумчиво ответила Маша. — Мне это с детства знакомо. Когда я слышу эти интонации в ее голосе, то мгновенно вспоминаю кафе-мороженое «Космос» и ту страшную рожу, которую отец нарисовал на бумажной салфетке…

— Кажется, у тебя начинается бред, — насторожилась Рита. — Какая рожа? Какая салфетка?..