Хроники времен Сервантеса - Владимир Фромер

Мигель улыбнулся и ответил:

— Любовь — это постоянство чувства.

— Я не понимаю.

— Любовь — это не внезапные озарения, которые вспыхивают и гаснут, как искры костра, а непрерывность. Любовь не знает перерывов, — пояснил Мигель.

Внезапно она повела его в угол, где гордо показала свое главное сокровище: около пятидесяти растрепанных книжек на единственной полке. Мигель понял, что это рыцарские романы, которым он обязан благосклонностью Каталины.

«Бедная девочка, — подумал он. — Каким мусором забита ее головка. Надо будет привить ей хороший вкус».

Он не ведал еще, что это окажется непосильной задачей.

Через десять дней семейство Саласар-и-Паласиос явилось с ответным визитом. Старик Сервантес чувствовал себя все хуже и хуже. Распухший, уже отмеченный печатью близкой смерти, он все же встал с постели, чтобы приветствовать гостей. Мать хлопотала, собирая на стол. Синьора Паласиос сидела с кислым видом в кресле. Священник, уже успевший сообщить матери Мигеля, что Каталина и синьора Паласиос согласны на этот брак, был жизнерадостен и весел. Казалось, что все складывается наилучшим образом, как вдруг в соседней комнате громко заплакала Изабелла.

— Что это? — изменившись в лице, спросила синьора Па-ласис. — Чей это ребенок?

— Мой, — сказал Мигель и внес в комнату свою маленькую дочь.

— Нам не сообщили о том, что у дона Мигеля есть ребенок. Нас обманули, — повысила голос синьора Паласиос. — О свадьбе не может быть и речи!

— Этот ребенок вас не касается, — вмешалась мать. — Девочка останется здесь. Я сама буду ее воспитывать.

— Я с Изабеллой не расстанусь. Без нее бесполезно разговаривать о женитьбе, — сказал Мигель.

Каталина подошла к нему и стала молча разглядывать ребенка. Девочка красотой не отличалась. Ее портил длинный, как у отца, нос. Но Каталине это зеленоглазое создание понравилось. Она подняла на Мигеля ясные глаза и улыбнулась, давая понять, что на него не сердится. Но расстались стороны в явном несогласии, не приняв никакого решения. Расстроенному Сервантесу все опротивело, и он решил возвратиться в Мадрид. Матери он велел написать ему на имя Андреа, если что. В Мадриде у него не было никаких дел. Денег тоже не было. Правда, он встретился со своим издателем и получил от него мизерную сумму, которую тот задолжал за проданные экземпляры «Галатеи». С бывшими друзьями он не общался из гордости. Ведь они жалели его, неудачника, и это было самое невыносимое. Зарабатывал он по мелочам — то перепиской, то частными уроками. Ночевал, где придется. Вечера проводил в дешевых кабаках со случайными собутыльниками. А потом пришло письмо от матери. Каталина сломила сопротивление синьоры Паласиос, и можно было назначать свадьбу.

В маленькой убогой церквушке Эскивиас их обвенчал местный священник. Была поздняя осень. Порывистый вихрь рвался во все щели. Завывания его были такими громкими, что заглушали слабый голос священника. Невесту вел к алтарю ее дядя. Мать Каталины не явилась на бракосочетание дочери из протеста — настолько сильно она успела возненавидеть Мигеля. Что же касается матери Мигеля, то она не могла оставить тяжелобольного отца. Грустная получилась церемония.

В доме невесты их никто не ждал. Не было ни праздничного обеда, ни поздравительных речей. Синьора Паласиос заперлась у себя в комнате. Катилина наскоро приготовила еду, они покормили ребенка и наконец-то могли принадлежать друг другу. Для Мигеля в этой рослой сельской девушке на какое-то время сосредоточился весь мир. С осторожной нежностью искал он пути к ее сердцу. Ведь он знал о своей избраннице только то, что ей нравятся убогие романы.

Он не отчаялся, даже когда понял, что душа ее пуста, и долго верил, что эту пустоту ему удастся заполнить. Он пробовал читать Каталине и свои пьесы, и творения Лопе. Читал он великолепно, и она попыталась изобразить заинтересованность, но не смогла. Наконец она прямо сказала, что больше слушать эту белиберду не желает. Мол, вся эта болтовня не идет ни в какое сравнение с рыцарскими романами.

Сервантес попытался объяснить ей, почему рыцарские романы — это литература низкого пошиба, но она не стала слушать.

— Тебе никогда так не написать, вот ты и завидуешь, — припечатала она этот бесполезный разговор.

Тем не менее по-своему Каталина была к мужу привязана. Каким-то непонятным инстинктом чувствовала она, что Мигель не простой неудачник, ощущала исходящую от него силу, природу которой не могла понять.

Сервантес прожил с Каталиной более тридцати лет и скончался у нее на руках. Она на несколько лет пережила мужа и в своем завещании изъявила желание быть похороненной рядом с ним. Из произведений Сервантеса мы знаем, что он был сторонником неразрывности брачных уз и не придавал серьезного значения невзгодам у семейного очага. Во второй части «Дон Кихота» он устами своего героя излагает собственную теорию супружеских отношений:

«Законная жена, — говорит Дон Кихот, — не вещь, которую можно продать, переменить или уступить, а часть нас самих, неотделимая от нас до конца нашей жизни; это — узел, который, будучи однажды завязан на нашей шее, становится новым гордиевым узлом, которого нельзя развязать, а можно только рассечь смертью… Один древний мудрец говорил, что в целом мире есть только одна прекрасная женщина, и советовал каждому мужу для его спокойствия и счастья видеть эту единственную женщину в своей жене».

* * *

Отец умирал. Он лежал на кровати, вытянув руки вдоль тела, и тяжело дышал. С каждым вздохом в его груди что-то клокотало. Нос заострился, как у покойника. На лбу выступила испарина. Смерть уже наложила печать на его лицо.

— Ты здесь, Мигель? — спросил отец.

Мигель вздрогнул. В этом хриплом голосе не было уже ничего человеческого. Ему показалось, что в полумраке комнаты он различает очертания смерти, притаившейся у изголовья кровати.

— Здесь. Тебе что-нибудь нужно, отец?

— Я умираю, — сказал старик.

Мигель хотел его успокоить, сказать что-нибудь ободряющее, но не смог произнести ни слова.

— Я много грешил в жизни и боюсь, что попаду в ад. Такое может быть, Мигель? — В его голосе чувствовался неподдельный ужас.

— Успокойся, отец, — сказал Сервантес. — Ты прожил достойную жизнь и скоро будешь в раю вкушать вечное блаженство.

— Пошли за священником, — сказал отец. — Я хочу причаститься.

— Сейчас?

— Да, а то он может не успеть.

— Я уже послала, — сказала мать, тихо плачущая в углу комнаты.

— Дорогая моя супруга, — сказал отец, — я буду ждать тебя там, где мы опять будем вместе, и уже навеки.

У Сервантеса текли слезы, но он не чувствовал этого.

— Дай мне руку, Мигель, — сказал отец. Сервантес подал ему руку, и он вцепился в нее с неожиданной силой. — Бог дал мне хороших детей, Мигель. И ты — лучший из них. Ты лучше всех. Я всегда это знал. Мне так хочется, чтобы ты был счастлив, — прерывистым голосом произнес он.