Високосный, 2008 год - Александр Омельянюк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– «А Гаврилыч, которому жена, наверно, сама искусственную челюсть сломала, это вообще, – интеграл по замкнутому контуру!» – нарочно, будто бы доверительно, объяснил Платон учёному отсутствие «козла…» на сцене.
– «Ха-ха-ха-ха!» – опять зашёлся в громком смехе уже заметно захмелевший доктор микробиологических наук.
Надежа, севшая для отдыха с подружками неподалёку, не преминула прокомментировать им поведение ветерана науки, сразу списав всё на своего подчинённого:
– «Ну, Платон начал! Теперь держись! Если его вовремя не остановить, скоро здесь все будут рыдать от смеха!».
– «Неужто так?!» – искренне удивилась незнакомка.
– «Да, только так!» – уверенно подтвердила Надежда.
– «Платон! Не увлекайся!» – не удержалась она от поучения:
Тот окинул её холодным, стеклянным взглядом, и продолжил, склоняясь к Владимиру Николаевичу и переходя почти на шёпот:
– «Это этих баб хрен остановишь!».
– «Да, только им и остановишь!» – согласился микробиолог, добавляя своего академического юмора.
Тогда Платон с облегчением подхватил наметившуюся традиционную тему:
– «Раньше на саблях и мечах писали: «Без нужды не вынимай, без славы не вкладывай!». А я придумал применительно к фаллосу: «Для славы не вынимай! После нужды – вкладывай!».
И опять громкий, заливистый смех профессора огласил аудиторию, снова приковав к парочке излишнее внимание. Заинтересовавшись, подошли ближе и другие, ещё оставшиеся на вечеринке, мужчины.
Взбодрённый повышенным вниманием, Платон продолжил, отвечая на вопрос одного из стоявших поблизости к другому такому же, но прямо не относящийся к теме встречи:
– «Я согласен, что на Западе можно получить хорошее узкоспециальное образование. Но никакие Кембриджи, Гарварды, Иллинойсы или Сорбонны не дадут Вам достаточного кругозора, тем более духовности. И из Вас сделают хромированный винтик капиталистической машины, причём может даже со смазкой!».
Улыбки стоящих рядом мужчин сулили продолжение разговора.
Только тут профессор перехватил было инициативу, но Платон в этот раз был более настойчив, и бесцеремонно перебил старшего коллегу:
– «В одном из приближений можно сказать, что макромир также элементарен, как и микромир!».
От удивления Прозорловский выпучил глаза, пытаясь что-то сказать в ответ, но неожиданно был перебит теперь заместителем директора НИИ по хозяйственной работе, возжелавшем продолжить с ним возлияния.
Воспользовавшись паузой, Платон откланялся профессору и пошёл к столу на своё место, продолжать трапезу.
Он не хотел слушать излияния учёного, ибо не любил пустобрёхов, так как сам ценил данное им слово и не любил людей, не держащих своё. А год назад Владимир Николаевич сам высказал пожелание стать одним из героев произведения Платона, но так и не передал тому обещанную информацию о себе.
Подали чай и кофе с шикарными фруктовыми тортами. Затем возникла затянувшаяся пауза.
Улучшив момент, Платон на всякий случай уже сейчас передал через Елену Георгиевну ей самой и для Ольги Михайловны, посвящённые им стихотворения, тайком от Надежды извлечённые автором из внутреннего кармана своей куртки. Юбилярша обещала передать коллеге по счастью.
Но вопреки этикету и интеллигентному воспитанию, не справившись с женским любопытством, она всё же взглянула в текст стихотворения:
Довольные проведённым вечером и восстановившимся здоровьем, Платон с Надеждой почти вовремя отбыли домой.
В выходные дневная температура поднялась до десяти градусов тепла, достигнув абсолютного максимума за всю историю наблюдений.
С понедельника же уже обещали похолодание, но всего лишь до нуля.
В этот день из командировки возвратилась Ольга Михайловна Лопатина и объявила, что буйного празднества на этот раз не будет.
Поэтому весь понедельник Платон провёл в хорошем расположении духа.
После прошедших выходных он позднее обычного пошёл в столовую. И у него всё ещё были свежи воспоминания, как в начале осени он подарил трём женщинам, работавшим на раздаче, одно на всех стихотворение «Три богатырки, которое затем долгое время висело у всех на виду на информационной доске около кассы:
У раздачи уже никого не было. Лишь одна Фаина уныло маячила по ту сторону прилавка. Взяв поднос и улыбаясь, подходя к раздаче, Платон машинально облизнулся, и тут же сам себя заложил: