Секретная карта - Майкл Стэкпол

Джорим от души рассмеялся и заговорил, пожалуй, чересчур громко:

— Она простила тебя? Тебя, спасшего ее от участи быть разорванной на мелкие кусочки? Она простила тебя?

Результат не замедлил себя ждать. Слова Джорима, подхваченные придворными сплетниками, разошлись по залу. Неожиданная и нежелательная ссора превратилась в очередное развлечение.

Сейчас, на борту «Речного Сома», он пытался заново осмыслить, что произошло. Тогда он убедил себя, что мнение собравшихся гостей не имеет для него ни малейшего значения. Он не сделал ничего дурного. Он старался, как мог, обращаться помягче, но она сама напросилась.

И сейчас тоже неважно, что он думает о Керу, а она о нем. У каждого свои цели, и они оба постараются их достичь. Тайрисса позаботится о его безопасности, а он станет проводить исследования. Так и должно быть.

Рассуждения на первый взгляд казались правильными, но, поразмыслив, Келес заметил явную брешь. Тайрисса могла думать о нем одно, а про его поведение — совершенно другое. Ему стоило бы у нее поучиться наблюдательности и еще многому другому. Она отвечала за его безопасность, но Келес не мог переложить всю ответственность на ее плечи. Он обязан быть настороже; возможно, в один прекрасный день ее не окажется рядом, чтобы помочь.

Раньше, Келес, ты всегда находился под надежной защитой. Он научился обращаться с собственным дедом, но это не означало, что готов к встрече со всем миром. Наверняка ему не раз встретятся люди, подобные Маджиате. Люди, которые захотят использовать его по своему усмотрению. Нужно быть готовым к их встрече.

Промахнись один раз, и ты будешь стоить меньше, чем кусочек свинца для отливки. Он улыбнулся. Одна ошибка, и ты недостоин даже окалины на краях литейной формы.

Четырнадцатый день Месяца Собаки года Собаки.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Гостиница «Джандетокан», Морианд.

Наленир.

Переступив порог гостиницы, Нирати откинула с лица капюшон белого траурного одеяния. Собравшиеся в общей зале на первом этаже люди притихли, увидев ее. Так как она сняла капюшон, и на ее набеленном лице не было заметно дорожек от слез, траур не относился к кому-то из членов семьи. Присутствовавшие снова загомонили, но уже тише, приглушенными голосами. Нирати знала, что они будут вести себя сдержанно, пока она не уйдет.

Ей пришлось по душе такое почтительное отношение. Нирати все еще не пришла в себя от жуткого потрясения. Случившееся с ней было ужасно, хотя она и слышала всего лишь обрывки слухов и разговоров. Ее родственники мгновенно замолкали при одном появлении Нирати, полагая, что подробности совсем не подходят для ушей юной женщины, и она оставалась в полном неведении. Воображение рисовало ей картины одну страшнее другой. Нирати хотелось бы увериться, что ее выдумки ужаснее правды, — но каким-то образом знала, что все обстоит в точности до наоборот.

К тому же Нирати чувствовала себя немного виноватой. Когда-то она пыталась стать Маджиате подругой. Маджиата была младше и всегда немного сторонилась постороннего общества. Нирати старалась полюбить ее, когда Келес начал ухаживать за Маджиатой, но подругами они так и не стали. Нирати быстро поняла, что они с Маджиатой никогда не станут близки, словно сестры. А вскоре и вовсе разобралась, что молодая женщина просто использует ее брата.

Ее не слишком удивляло, что Келес не замечает, как отвратительно Маджиата с ним обращается. Брат имел склонность замечать в людях только хорошее, и вел себя так, словно окружающие были ожившими идеальными картинками. Подчас он сильно ошибался.

Но, по крайней мере, обращаться с Маджиатой он научился. Их ссора на приеме у Правителя вдохновила Нирати. Она означала некую перемену в характере Келеса. Нирати очень надеялась, что приобретенные качества пригодятся брату в Пустошах. В то же время с трепетом думала, что случится, если вернувшийся Келес поссорится с Киро.

Нирати при всем желании не могла предсказать, как Келес отнесется к смерти Маджиаты. Если бы не тот случай во дворце Правителя, она бы считала — ему будет очень больно. Келес мог бы решить, что это его вина, и попытался ее загладить. Семейство Фозель, скажем, заполучило бы карты на самых выгодных условиях, выиграв от смерти Маджиаты даже больше, чем от ее помолвки с Келесом.

Теперь же брат перестал быть настолько предсказуемым. Возможно, он вернулся бы к своим прежним привычкам и решил покровительствовать семье Маджиаты, но Нирати в этом сильно сомневалась. Хотя в любом случае он не рассмеется и не поднимет тост во славу убийцы. И не поклянется отомстить, вот от Джорима она могла бы ожидать чего-то подобного. Но, что бы он ни чувствовал, она обязательно будет рядом с ним.

Нирати выкинула из головы размышления о брате и принялась подниматься по ступенькам на второй этаж, где помещались сдаваемые внаем комнаты. Прежде она здесь не бывала, но безошибочно двигалась в верном направлении. Кто-то мог бы решить, что дело в семейном таланте, но все гораздо проще. Ее информатор не забыл ни об одной подробности и добавил, что интересующий Нирати постоялец не хочет, чтобы его беспокоили.

Наверху она повернула налево и подошла к средней двери. Тихо постучала и подождала.

Никто не отозвался, и Нирати снова постучала, уже громче. Ответа не последовало, и она что было силы ударила кулаком по двери, а потом громко произнесла:

— Это Нирати Антураси. Я не уйду, не поговорив с вами, и буду колотить в эту дверь, пока не разобью кулаки в кровь!

Внутри раздался какой-то шелест, внизу, у порога, появилась полоска света, словно в комнате кто-то отдернул с окон плотные шторы. За дверью кто-то тяжело, хрипло дышал. Явно слишком много выпил и мало спал.

— Открыто.

Нирати повернула ручку и открыла дверь, но на мгновение задержалась на пороге. Несмотря на открытые окна, в комнате стоял удушливый запах пота и немытого тела. Нирати, в общем-то, предполагала, что будет куда хуже. Посередине комнаты на полу валялись высокие сапоги, перчатки были разбросаны по противоположным углам, возле постели лежал опрокинутый винный бочонок. И это был весь беспорядок.

С графом Эйриннором дела обстояли хуже. Он сидел на постели, сгорбившись, одетый в грязную, покрытую какими-то пятнами ночную рубашку, лицо покрывала двухдневная щетина. Волосы явно нуждалась в хорошем гребне, под красными, воспаленными глазами темнели круги. Он был так бледен, что Нирати не удивилась бы, если бы прямо сейчас его стошнило. Ей захотелось на всякий случай поднять пустую бадью и поставить перед графом. Нирати прикрыла дверь и подошла к небольшому креслу возле окна.

— Я не хотела показаться назойливой и помешать вам в вашем горе, граф Эйриннор. Но, насколько мне известно, у вас здесь больше никого нет.