Я - четвертый - Питтакус Лор

Я выхожу из леса, иду через бейсбольное поле и вхожу на стоянку. Здесь с десяток пустых машин. Дверь в школу уже заперта. Я берусь за ручку, закрываю глаза, фокусируясь на ней, и замок щелкает. Я вхожу внутрь и никого не вижу. В коридоре горит только половина ламп. Воздух тих и спокоен. Где-то я слышу звук полотерной машины.

Я сворачиваю в холл, и взгляду открывается дверь в фотолабораторию. Сара. До своего экзамена она собиралась проявлять фотографии. Проходя мимо своего шкафчика, я открываю его. Моего телефона здесь нет, шкафчик совсем пуст. Телефон кто-то взял, надеюсь, что Генри. По дороге до фотолаборатории я никого не встречаю. Где спортсмены, участники музыкальной группы, учителя, которые часто засиживаются допоздна, чтобы выставлять оценки или что они там еще делают? У меня появляются плохие предчувствия, и я боюсь, что с Сарой уже случилось что-то ужасное. Я прикладываю ухо к двери темной комнаты, но не слышу ничего, кроме жужжания полотерной машины, доносящегося откуда-то из дальней части коридора. Я делаю глубокий вдох и пробую открыть дверь. Она заперта. Я снова прикладываю к ней ухо и легко стучу. Никакого ответа, но я слышу какое-то легкое шуршание внутри. Я делаю глубокий вдох, с напряжением думаю о том, что могу найти внутри, и отпираю дверь.

В комнате темно. Я зажигаю свои ладони и провожу руками сначала в одну сторону, потом в другую. Я ничего не вижу и думаю, что в комнате пусто, но улавливаю в углу какое-то совсем легкое движение. Я нагибаюсь и вижу, что под стойкой прячется Сара. Я убавляю свет, чтобы она могла увидеть, что это я. Она выглядывает из тени, улыбается и вздыхает с облегчением.

— Они уже здесь, да?

— Если и нет, то скоро будут.

Я помогаю ей подняться с пола, она обнимает меня и сжимает так крепко, что, кажется, не собирается никогда отпускать.

— Я пришла сюда сразу после восьмого урока, и как только закончились занятия, из коридоров стали доноситься все эти странные шумы. И стало совсем темно, так что я заперлась, забралась под стойку и даже боялась пошевелиться. Я догадалась, что что-то не так, особенно после того, как услышала, что ты выпрыгнул из окна, и ты не отвечал на звонки.

— Это было умно, но теперь нам надо выбираться отсюда, и быстро.

Мы выходим из комнаты, держась за руки. Свет в коридоре гаснет, и вся школа погружается во тьму, хотя до наступления темноты на улице еще час с лишним. Примерно через десять секунд свет снова загорается.

— Что происходит? — шепотом спрашивает Сара.

— Я не знаю.

Мы идем по коридору так тихо, как только можем, и шум от наших шагов кажется слабым и приглушенным. Самый быстрый путь — через заднюю дверь, которая выходит на учительскую парковку, пока мы туда идем, шум полотерной машины становится громче. Я предполагаю, что мы наткнемся на Хоббса. Думаю, что он знает, что это я разбил окно. Может, он побьет меня шваброй и вызовет полицию? По-моему, сейчас это уже не имеет значения.

Когда мы доходим до заднего коридора, свет снова гаснет. Мы останавливаемся и ждем, пока он снова зажжется, но он не зажигается. Полотерная машина все еще ровно гудит. Я ее не вижу, но она всего метрах в шести в непроглядной тьме. Мне кажется странным, что машина все еще работает, что Хоббс продолжает чистить пол в темноте. Я включаю свой свет, Сара отпускает мою руку, стоит сзади и держит меня руками за пояс. Сначала я нахожу на стене розетку, потом шнур, потом саму машину. Она стоит на месте, тычась в стену, никто ей не управляет, она работает сама по себе. Меня накрывает паника и следом за ней страх. Саре и мне надо выбираться из школы.

Я выдергиваю шнур из розетки, и машина останавливается, ее жужжание сменяет мягкий гул тишины. Я выключаю свой свет. Где-то вдалеке коридора с медленным скрипом открывается дверь. Я сажусь на корточки, моя спина прижата к стене, Сара крепко держит меня за руку. Мы оба слишком напуганы, чтобы сказать хотя бы слово. Инстинкт заставил меня выдернуть шнур и остановить полотерную машину, и у меня появляется желание снова включить ее, но я знаю, что это нас выдаст, если они здесь. Я закрываю глаза и напряженно вслушиваюсь. Скрип двери обрывается. Из ниоткуда возникает слабый ветерок. Ясно, что не из открытого окна. Я думаю, что, может быть, это тянет из окна, которое я разбил. Потом дверь захлопывается, стекло разбивается, и осколки сыплются на пол.

Сара кричит. Что-то проскальзывает мимо нас, но я не вижу что и не пытаюсь выяснить. Я тяну Сару за руку, и мы бежим по коридору. Я толкаю плечом дверь, и мы выбегаем на стоянку. У Сары перехватывает дыхание, и мы останавливаемся как вкопанные. У меня сжимается горло и по спине проходит дрожь. Фонари все еще горят, но приглушенно, и смотрятся жутковато в густой тьме. Под ближайшим фонарем мы видим его, длинное пальто колышется на ветру, шляпа низко надвинута, чтобы я не видел глаз. Он поднимает голову и усмехается мне.

Сара крепче вцепляется в мою руку. Мы оба отступаем на шаг, спотыкаемся и падаем от спешки. Остальную часть пути обратно мы ползем на четвереньках, пока не упираемся в дверь.

— Давай, — кричу я, вскакивая на ноги. Сара поднимается. Я берусь за ручку, но оказывается, что дверь за нами автоматически заперлась. — Черт!

Боковым зрением я вижу еще одного, который сначала стоит и не двигается. Я вижу, как он делает шаг по направлению ко мне. За ним стоит еще один. Могадорцы. Столько лет прошло, и вот они здесь. Я пытаюсь сконцентрироваться, но мои руки слишком сильно дрожат, чтобы открыть дверь. Я чувствую, что они надвигаются, приближаются. Сара прижимается ко мне, и я ощущаю, что она вся дрожит.

Я не могу сосредоточиться, чтобы открыть дверь. Куда подевалась стойкость под давлением, все эти дни тренировок на заднем дворе? «Я не хочу умирать, — думаю я. — Я не хочу умирать».

— Джон, — говорит Сара, и в ее голосе звучит такой страх, что это заставляет меня напрячься от решимости и широко открыть глаза.

Щелкает замок. Дверь открывается. Мы с Сарой проталкиваемся внутрь, и я захлопываю дверь. С другой стороны слышен стук, словно один из них пнул дверь. Мы бежим по коридору. Сзади слышен шум. Я не знаю, есть ли кто-то из могадорцев в школе. Сбоку разбивается еще одно окно, и Сара вскрикивает от неожиданности.

— Мы не должны шуметь, — говорю я.

Мы пытаемся открывать двери в классы, но все они заперты. Я не думаю, что у меня достаточно времени, чтобы попытаться открыть одну из них. Где-то хлопает дверь, и я не могу определить, впереди или позади нас. Шум слышен позади нас, он приближается, заполняет уши. Сара берет меня за руку, и мы бежим быстрее, мой ум еще опережает нас, пытаясь вспомнить расположение помещений, чтобы мне не пришлось зажигать свой свет и дать себя обнаружить. В конце концов одна дверь открывается, и мы буквально вваливаемся в нее. Это класс истории, в левой части школы, которая выходит на небольшой холм, и, поскольку за окнами шестиметровый обрыв, они затянуты решетками. Темнота облепила стекла, и внутрь не проникает никакого света. Я тихо закрываю дверь и надеюсь, что они нас не увидели. Я провожу своим светом по комнате и быстро выключаю его. Мы одни и прячемся под учительским столом. Я пытаюсь восстановить дыхание. По моему лицу струится пот и щиплет глаза. Сколько их здесь? Я видел, по крайней мере, трех. И наверняка есть и другие. Привели ли они с собой чудовищ, маленьких горностаев, которые так напугали издателей в Атенсе? Я хочу, чтобы здесь был Генри или хотя бы Берни Косар.