Зияющие высоты - Александр Зиновьев

Превосходно, сказал Болтун. Еще один удар, и я начну верить в то, что надгробие разрешат. Но что, собственно говоря, произошло? Я сам не понимаю, сказал Мазила. Приехал главный. Был в восторге. Расхваливал так, что неудобно было. И притом все время допытывал, как относятся к этому делу вверху. Я говорю, прекрасно. Все утверждено. Все бумаги подписаны. Теперь нужна лишь Ваша санкция и распоряжение начальству кладбища. И больше ничего. А он все юлит и юлит. Кажется, я понял, в чем дело. Они там не дали ему никаких указаний. В общем, свалили дело на него. Будет скандал - он виноват. Будет хорошо - их заслуга. А он жук. Он на себя ответственность брать не хочет. Теперь все зависит исключительно от него. А он без гарантий ничего не сделает. Ему нужно не одобрение надгробия как явления в скульптуре, а указание свыше поставить надгробие. Причем, безразлично, какое именно. А такого указания нет. И что же теперь, спросил Болтун. Все начинать сначала, сказал Мазила.

По-твоему выходит, что от воли самих людей не зависит ничто, говорит Мазила. Почему? Потому что от них зависит все, говорит Болтун. Это игра слов, говорит Мазила. Хорошо, говорит Болтун. Пусть будет так: кое-что зависит и кое-что не зависит от воли людей. Ты "то хочешь услышать от меня? Нет, говорит Мазила. Это пустота. Но что-то делается само собой? Да, говорит Болтун. Но последствия сказываются через тысячелетия. И притом опять через волю людей. Ты чувствуешь, как движутся материки? Внутри таких геологических эпох общества социальная жизнь автономна. Возьми любую сферу жизни и увидишь: везде люди стоят перед проблемой свободного выбора. Я вынужден говорить опять парадоксы. Именно свобода рождает зависимость. Назови мне хотя бы один случай в нашей социальной жизни, когда решение не зависело бы от воли человека. Все зависит от того, сколько людей, где, когда и как скажут свое "нет". Это основа основ. На другое надеяться бессмысленно. Другого просто нет в природе общества и человека. Так значит, говорит Мазила, эти люди, сжигающие себя на площадях, объявляющие голодовку, кончающие жизнь самоубийством, сочиняющие свои глупные книжонки... Да, говорит Болтун, и они делают нашу историю. Но я же многих знаю, говорит Мазила. Они плохо образованы, многие психически больны, уродливы, неспособны, неустроены... А ты хочешь вступить в такую страшную борьбу и сохранить при этом душевное равновесие, хороший оклад, работоспособность, здоровую семью, физическое здоровье, спросил Болтун. Почему же они идут, спросил Мазила. Потому, что не могут не идти, сказал Болтун.

Для творческой личности, говорит Неврастеник самому себе, самая большая трагедия - невозможность сделать дело, которое, как чувствует личность, ей по плечу. Это общеизвестно. Мой вклад в эту проблему - типология трагедий. Я различаю здесь три типа. Первый тип - тип трагедии Правдеца. Ему не нужно от общества ничего, кроме возможности быть услышанным. Второй тип - тип трагедии Мазилы. Ему от общества требуется помимо этого еще большие материальные средства (например, бронза, камень, большое помещение, площадь и т.п.). Третий тип - тип трагедии Клеветника. Ему от общества требуются люди, ибо он непосредственно должен делать людей. Правдец и Мазила нуждаются в людях, воздействуют на людей. Но их непосредственная творческая продукция - речь, книга, картина, скульптура. Клеветник - воспитатель. Книги для него второстепенное дело, подспорье и побочный продукт. Главное для него лепить сознание конкретно данных людей. Каждого из представителей этих типов можно лишить возможности делать свое дело. Но - разными способами и с разными последствиями. Обратите внимание. Правдеца выгнали из Ибанска силой. Мазила убежит сам. А Клеветник? Клеветник сам не сбежал бы, а если бы даже захотел, его не выпустили бы. Клеветник должен был просто исчезнуть, раствориться, сойти на нет. Не знаю, что хуже и что лучше. А еще хуже то, что мы даже не ощущаем трагичности происходящего. Мы делаем все, что в наших силах (а для этого мы всесильны!), чтобы погрузить трагедию в месиво житейской пошлости. Мы могли бы жить среди цветов. Но они нас раздражают. И мы втаптываем их в свою собственную грязь. Без надобности. Потом Неврастеник, тронутый красотой своих мыслей, стал обдумывать свое выступление на предстоящей своей защите.

Это неверно, говорит Неврастеник, будто у нас трудно печататься. Наоборот, мы обязаны печататься. Есть даже нормы. Я, например, был обязан каждый год печатать пять-шесть авторских листов. Представляешь, - два года - книга. А Институт каждый год обязан создавать целую библиотеку научных открытий. И имей в виду, нам предписывается печатать только высоковалифицированные творческие оригинальные работы, вносящие вклад в развитие передовой науки. С каждым годом уровень наших работ должен повышаться. С целью обеспечить этот неудержимый прогресс разработана грандиозная система.

Само собой разумеется, что есть общая установка, определяющая развитие всей науки на данном историческом этапе. И все происходящее происходит в рамках и в свете этой установки. Через множество ступеней установка устремляется вниз в виде разного рода императивных документов вплоть до рядовых сотрудников. Те хватаются за голову и начинают думать, что бы такое им запланировать на предстоящие десять дет, затем на ближайшие пять лет и, наконец, на висящий на носу год. Что именно планировать, роли не играет, так как все равно все будут делать то же самое. Главное - придумать новое название, которое порадует душу начальства или хотя бы не вызовет сильного гнева. Названия с трудом изобретаются. Из них комплектуется примерный план группы, сектора, отдела, института. Проекты планов теперь движутся обратно вверх, обогащенные конкретным содержанием. Доработанные и утвержденные вверху, они затем опять спускаются вниз, но уже как руководства к действию. Теперь сотрудник, включивший задуманное им сочинение в план, обязан это сочинение сдать в установленные сроки для обсуждения в назначенной для этого группе. Пройдя благополучно все эти инстанции и учтя критические замечания, сотрудник получает право включить книгу в план редакционной подготовки. После этого рукопись дорабатывается и снова проходит все инстанции, обрастая документами с печатями и подписями и отзывами. После обсуждения на Ученом Совете и на Дирекции рукопись направляется в Издательство, где ее просматривает редактор, старший редактор, литературный редактор, заведующий редакцией. Затем включается в план издания. После многочисленных встреч автора и редакторов рукопись, наконец, попадает в типографию, где ее и набирают. Сначала отвратительно. Потом плохо. Потом опять плохо, но несколько лучше. Наконец, плохо, но хотя бы терпимо. После серии дополнительных подписей и печатей рукопись идет в тираж и, побывав предварительно в Главлите (псевдоним цензуры), выходит в свет.

Если ты ленив и не укладываешься в сроки (читай: тема трудная, надо серьезнее отнестись к делу!) или сочинил нечто в высшей степени заурядное (читай: обнаружил высокую квалификацию, знание предмета, умение творчески решать проблему!), вся эта система даже не замечается. Ее как будто бы совсем нет. Тебя торопят или дают дополнительные сроки, хвалят, дают советы. Все друзья предлагают дать требующиеся отзывы. Ты можешь даже ухитриться гонорар отхватить, а уж премию - наверняка. Но боже упаси тебя сделать что-нибудь из ряда вон выходящее или, страшно подумать, выдающееся! Сразу обнаруживаются все звенья системы, и каждое звено обнаруживает свою несокрушимую власть. Тогда обнаружится, что любой желающий может провалить твою работу или, по крайней мере, задержать на неопределенный срок под любым предлогом. Даже под тем предлогом, что излагается новая, неапробированная точка зрения, торопиться не надо, надо еще как следует обсудить. При этом совершенно не играет роли то, что у тебя куча публикаций, что ты широко известен, имеешь хорошую репутацию. Незаурядная работа проходит так, будто ты - начинающий автор, и пытаешься протащить свою первую стряпню. Все, причастные к прохождению незаурядной работы, вдруг оказываются специалистами в этой области, пусть даже сама эта область впервые открыта именно в этой работе. Причем, более квалифицированными, чем автор работы, хотя они и не имеют ни одной публикации по этой теме. Если лицо, причастное к прохождению работы, обнаруживает непонимание какого-то места в этой работе, то это означает, что автор в данном пункте допустил какой-то промах. В проходящей работе все должно быть правильным и ничего не должно быть неправильного. Все в ответе за нее. Всех заботит одно - интересы мировой науки (или отечественной, в зависимости от конъюнктуры).