Затерянные в Полынье - Александр Трапезников

Я предположил так: кому-то было очень важно, чтобы утопленника приняли именно за деда, поэтому и надели на его палец перстень. Но зачем? Или здесь какая-то хитрая игра, которую мне не дано понять? У меня голова шла кругом не только от этих загадок, но и от смрадного запаха, которым я надышался в могиле. И я решил поразмыслить обо всем этом на досуге, в более спокойной обстановке. Закончив работу, я сдвинул на место памятник и взглянул на часы. Было уже начало четвертого.

– Идем!.. – услышал я вдруг призывный голос, который словно бы прошелестел позади меня. Я быстро оглянулся, но никого не увидел. Но я уже догадался, кто произнес это слово. Так могла звать только Девушка-Ночь. Она была где-то здесь, на кладбище, прячась за деревьями или памятниками. Но почему она скрывается, почему не показывается мне на глаза? Сердце мое снова учащенно забилось, и я продолжал всматриваться в темноту. Как на грех, и луна скрылась за тучами, и мне теперь трудно было различить что-либо вокруг. А в фонаре сели батарейки.

– Идем… – донеслось откуда-то слева, тихо и маняще.

Я повернулся в ту сторону и сделал несколько шагов, передвигаясь чуть ли не на ощупь, а голос Девушки-Ночи выплыл из густого воздуха уже где-то справа от меня:

– Идем…

Она словно играла со мной в прятки, увлекая за собой.

– Где ты? – выкрикнул я, круто развернувшись, а в ответ мне раздался серебристый, как звон колокольчика, смех. И снова:

– Идем… идем…

– Если ты не прекратишь, то и я не сдвинусь с места, – сказал я, хотя понимал, что это бесполезно: она и тогда, в ту ночь на Волшебном камне, не слышала меня, поскольку жила в каком-то своем мире, куда не было доступа ни мне, ни кому другому. Мы, встречавшиеся ей на пути, были для нее лишь странными и забавными существами, совершенно иной породы, интерес к которым исчезал столь же быстро, как тающий на огне лед. Я был уверен, что она даже не помнит меня, поскольку все мы сливались для нее в одно лицо. И у нее было несомненное преимущество передо мной, перед подобными мне: легкость, бесшумность, стремительность перемещения, всевидимость, словно она была ночной феей. А со всех сторон продолжало доноситься:

– Идем… идем… идем…

И меня неумолимо влекло на ее голос. Я не мог ничего поделать с собой: торопливо шел и разворачивался, совершал прыжки, бежал, но передо мной лишь изредка мелькал ее белый силуэт, а потом он исчезал, будто взлетая ввысь или проваливаясь сквозь землю. Я позабыл обо всем: о недавно разрытой мною смрадной могиле, о деде, о Милене и Валерии, о всей этой Полынье, о том, где вообще я нахожусь и жив ли я или уже на границе смерти? Я гонялся за призраком, за существом, которое превосходило меня во всех отношениях в сто крат, и это было бесполезным занятием.

Еще несколько торопливых шагов, а потом я вдруг почувствовал, что теряю опору, почва уходит у меня из-под ног… Я закричал, падая в яму, пропасть, ломая кусты, пытаясь зацепиться за них и ударяясь головой о камни… Не знаю, сколько времени я был без сознания. Я лежал на дне глубокого оврага, а в лицо мне светила луна. Вокруг были разбросаны груды острых камней – все дно было усеяно ими, и я с каким-то необъяснимым равнодушием подумал: почему же я все еще жив? Ведь непременно должен был или размозжить себе голову, или сломать шею.

Осторожно потрогал висок, на котором запеклась кровь. Странно, зачем она хотела убить меня, заманив в этот губительный овраг на краю кладбища? И почему в таком случае она не сделала этого тогда, возле Волшебного камня, когда я тоже был без сознания, но от наслаждения любви? Чего проще было подтолкнуть меня в болотную топь? Напротив, она даже вывела меня домой, ведь не сам же я прошел тогда по узкой тропинке, не зная пути? И где она сейчас?

С трудом поднявшись, я убедился, что, слава богу, кости целы. Мне еще раз повезло. Наверное, я очень удачно упал, недаром нас учили группироваться на актерском факультете. Циферблат часов при падении разбился, и я не знал, сколько времени, но рассвет уже осторожно вползал в поселок. Голова гудела, меня сильно тошнило. Наверное, я все-таки получил сотрясение мозга.

Мне вспомнились слова тетушки Краб о том, что любовники Девушки-Ночи заканчивали свою жизнь очень скверно. Один, кажется, даже сиганул с водонапорной башни. Не она ли сама и подтолкнула его, увела вслед за собой на смотровую площадку? Что ж, египетская царица так же воздавала должное своим любовникам за безумные ночи любви. Но почему-то я не чувствовал к ней зла, словно она поступила так со мной совершенно справедливо, соблюдая правила своей игры, где я, выполнив определенную мне роль, должен был умереть. Даже сейчас, лишь чудом избежав смерти, я не мог разобраться в своих ощущениях. Она все равно притягивала меня к себе, как ночная звезда, которая оставалась единственной в небе. И спроси у меня кто сейчас: повторил бы я свою встречу с ней у Волшебного камня? – то я бы ответил – да.

Я брел по дну оврага, прихрамывая на ушибленную ногу, пока он не закончился, и только тогда с трудом выбрался наверх. Потом мне еще долго пришлось блуждать по кладбищу, прежде чем я нашел выход. Дома я оказался, когда уже совсем рассвело. А на крыльце меня поджидали Комочков и Марков.

– Явился, – с облегчением произнес Николай и толкнул в бок Егора. – Что это с ним? Кто это вообще?

– Не знаю, – недоуменно отозвался тот. – Похож вроде бы на Вадима. Но не берусь утверждать. Нужна генетическая экспертиза.

– Дурачье, я в овраг свалился, – пожаловался я.

– Да это-то понятно, ты хоть в сортир провались, дело в другом, – заметил Комочков и повел меня на кухню, где у нас висело зеркало. – Гляди.

Я посмотрел на себя и, пораженный, застыл на месте. Мало того, что висок и щека были измазаны кровью, но и волосы мои теперь покрывал белый иней. За несколько часов я приобрел благородную седину. Мне стало понятно, почему это произошло. Когда я рассказал своим друзьям, что делал на кладбище, они покачали головами.

– Как ты вообще разумом не тронулся, – заметил Комочков.

– Еще успеет, – сказал Марков. – Зато теперь мы точно знаем, что труп деда отсутствует. А нет трупа – нет и преступления.

– Что ты имеешь в виду? – спросил я, смывая кровь.

– А то, что, возможно, Арсения Прохоровича никто и не убивал. Его могло затянуть в трясину, когда он собирал на болоте свои травы.

– А перстень? Кто-то же надел перстень на палец утопленника?

– Верно. Это путает все карты.

– Знаете что? – вмешался Комочков. – Дело происходило так. Твой дед был похищен, и от него чего-то требовали, а после пыток труп уже опасно было бросить где-нибудь на окраине. В болото? Но исчезновение деда вызвало бы массу кривотолков. Тогда где-нибудь на стороне подыскали бродягу, бомжа, подходящего роста и телосложения, удавили его, изуродовали лицо, надели на палец перстень для последующего опознания, а потом бросили в воду, оставив на берегу одежду деда. И пустили слух: Арсений Прохорович утонул. А когда бродяга через два месяца всплыл, то все приняли его за дедушку. По-моему, вполне логично.