Испытание киллера - Лев Пучков

— Я все знаю, — махнул рукой Борис Моисеевич, когда я попытался изложить суть дела. — Я предупредил, чтобы не смели без меня предъявлять обвинение… Так что… — Тут он смутился и виновато пожал плечами: — Ну, знаешь, придется тебе посидеть некоторое время в СИЗО, мальчик мой… Мммм-да… Так вот. Это липа — дураку понятно. Я разберусь — подключим все резервы, заплатим кому надо — можешь не беспокоиться. И не из таких передряг выскакивали…

— Нехорошо мне в СИЗО будет, дядя Борис, — мрачно сообщил я. — Знаешь, сколько товарищей хотят мою голову?

— Знаю, мальчик, знаю, — торопливо покивал Гольдман. — Уже дадено кому надо — будешь сидеть в комфортабельной одиночке. Ты же у нас бывший вэвэшник — положено отдельно содержать. Так что — не беспокойся, быть удавленным в общей камере тебе не грозит.

— И на том спасибо, — поблагодарил я и поинтересовался. — Как Дон?

— Нормально, — отводя взгляд, ответил Гольдман, в его голосе я уловил фальшь. — Ты не волнуйся — сиди себе… Да — вот еще что! Без меня — ни слова! Понял? Ни ЕДИНОГО словечка! Все показания — в моем присутствии. И ничего не вздумай подписывать. Ясно?

— Да понял я, дядя Боря, — успокоил я Гольдмана. — Вы, главное, найдите, кто меня подставил. И знаете — я могу подсказать: ищите в Кировском районе.

— Это уже не твоя забота, мальчик мой, — мудро сощурился Гольдман. — Твой патрон занимает достаточно высокое положение в системе, а потому у тебя не должна болеть голова о том, как тебя будут вытаскивать из дерьма, в которое ты имел неосторожность вляпаться. Так что — сиди себе…

Меня благополучно переместили с СИЗО и водворили в одиночку. Никто меня ногами не бил и прикладами в спину не тыкал — наверное, проинформировали, что я за птица. Правда, мне не понравилось, что при перевозке были предприняты, на мой взгляд, излишние меры предосторожности. Во-первых, на меня натянули наручники в положении «руки за спину» и хромированные ножные кандалы, не позволяющие широко переставлять ноги. Во-вторых, начальником караула был пожилой капитан — командир роты по конвоированию. Я выходец из Внутренних войск и знаю, что начкаром в данном случае мог быть и обычный прапорщик. Офицер, тем более командир роты, возглавляет караул только в особом случае.

Обстановка одиночной камеры комфортом не отличалась: откидные нары и отвратно воняющая в углу чаша «Генуя» (на местном диалекте — «параша» или «толчок»), над которой свисал протекающий водопроводный кран. Когда я намекнул, что неплохо бы заполучить матрац, робу, туалетные принадлежности и так далее, корпусной терпеливо разъяснил:

— Вот на зону придешь — тама тебе все и дадут. Тута ни фуя не получишь. А матрац — с бикарасами. Хошь?

Я решительно отказался — уж лучше на голых досках бока отдавливать, чем потом беспрерывно чесаться…

— И вообще — должен радоваться, — сообщил свое мнение корпусной. — У нас тута людишек — как сельдей у бочке. А ты, как король, — отдельно. По режиму, вишь ты, полагается ему! Хм… Ну, бывай, хлопец, — и со страшным скрежетом захлопнул железную дверь, похоронив меня в замкнутом пространстве камеры…

на следующий день, после завтрака, который состоял из пары кусков липкого черного хлеба и тарелки перловки с острым привкусом хлорки, меня повели на допрос. Комната для допросов располагалась в этом же корпусе, на последнем этаже. За ближним к зарешеченному окну столом сидел румяный молодой человек с бездонно-голубыми глазами и скучающе обрабатывал ногти маникюрной пилкой.

— Спасибо, — сказал он корпусному и сделал отмашку рукой — типа удались, тот ретировался, оставив дверь слегка приоткрытой.

— Дверь-то закройте! — возвысил голос румянолицый.

В коридоре раздалось брюзгливое бурчание по поводу какой-то матери и безопасности следователя, однако дверь закрылась.

— Ну вот и ладненько, — констатировал румянолицый и указал рукой на свободный стул: — Садитесь, пожалуйста.

— Спасибо, — буркнул я, присаживаясь, и уточнил: — На сколько?

— В смысле? — не понял румянолицый.

— На сколько садиться — лет на двадцать? — Я пристально посмотрел на собеседника, стараясь определить степень сопричастности следака моим напастям.

— Ах, вон что! — румянолицый смущенно улыбнулся и нервно мигнул — значит, в курсе, сволочь, почем дровишки! — Я полагаю, мы разберемся с вашим делом, угу… и расставим все точки над «і». Кстати, я ваш следователь. Звездорванцев, Василий Хафизуллович…

— Василий Хафи… как? — переспросил я.

— Хафизуллович, — зарделся следак. — от слова Хафизулла.

— Эк вас угораздило, — посочувствовал я. — А на вид вы совсем даже бледнолицый! Да и фамилия… Хм! Н-н-нда…

— Ну… где вы встретите сейчас носителя чистого этноса? — заоправдывался Звездорванцев. — Сейчас все так перемешалось… мгхм… ммм… монголы там, видите ли, триста лет, ага… Так что… А насчет фамилии — увы, мы не выбираем. Впрочем, давайте займемся делом.

— Давайте, давайте, — согласился я и выдал: — Вы в курсе, что без своего адвоката я вам ничего не скажу? Там, на подходах к изолятору, должен где-то топтаться такой толстенький курчавый дедок — мой адвокат. Гольдман его фамилия.

— Ну, дорогой вы мой! — поморщился следователь. — Зачем же вам сразу заручаться протекцией такого маститого адвоката, уподобляясь каким-то рэкетирам? Мы будем разбираться по существу дела скрупулезно, дотошно, не упуская ни одной детали. С материалами предварительного следствия я ознакомился, прекрасно знаю…

— Вы не поняли! — перебил я его. — Гольдман — адвокат, работающий на нашу фирму. Я сотрудник фирмы. Быть может, мы с вами беседуем в последний раз, досточтимый Василий Хафи… Тьфу! Короче, гражданин следователь, тащите сюда этого старого еврея, ежели желаете контактировать! Кстати, вы его видели или так — понаслышке знаете? А то я вам его опишу…

— Видел, — Звездорванцев замялся. — Эээээммм… Дело в том, уважаемый Эммануил Всеволодович… знаете, Гольдман вчера вечером попал в автомобильную катастрофу. Мммм… сейчас он лежит в реанимации…

— Что?! — Я вскочил и подался через стол к следователю: — Чего вы несете? Я вчера с ним разговаривал!

Следователь опасливо отодвинулся и покраснел. Рука его нашарила на столе черную кнопку звонка и зависла над ней, как кошка, изготовившаяся к прыжку.

— Но-но! Эмоции! — петушиным всхлипом выдал Звездорванцев. — Говорю вам — в реанимации… Вчера, между десятью и одиннадцатью часами вечера, его машина столкнулась с бульдозером, который на большой скорости…

— Бульдозер на большой скорости?! — Я скривился в ухмылке. — А каток асфальтный на большой скорости не пролетал?! С реактивным двигателем?! Вот уроды-то! Все куплено! От бля, а!

— Прекратите, — тихо попросил Звездорванцев, утирая внезапно вспотевший лоб. — Я никакого отношения к бульдозеру не имею. И вообще никакого отношения к адвокатам не имею — я из другой службы…

— Службы, службы! — передразнил я. — Знаем мы вашу службу! Не буду ничего показывать. Точка. — Я пристукнул кулаком по столу и для вящей убедительности продемонстрировал следователю кукиш: — Вот вам, а не показания!