Инстинкт заключенного. Очерки тюремной психологии - Михаил Гернет

Таким образом, признавая существование календаря преступности, мы думаем, что изменение социальных условий должно внести изменение и в этот календарь преступности.

Из предшествующего изложения труда Колаянни не трудно было видеть, что рассматриваемый нами автор при критике антропологических и физических факторов придает наибольшее значение причинам социального порядка. Обращаясь к рассмотрению этих последних он признает, что, действительно, он склонен признавать за ними громадное влияние, если даже не исключительное[308]. Среди всех социальных факторов наибольшее значение для Колаянни, как социалиста, имеет современная неравномерность в распределении богатств, дающая избыток и довольство одним и осуждающая других ко всем лишениям и страданиям бедности: к постоянному недоеданию от самого рождения и до преждевременной смерти, к физическому и моральному отравлению в сквернейших жилищах, к истощению своих сил в тяжелой и нездоровой работе, к жизни, лишенной здоровых развлечений и к преступности.

Такой взгляд Колаянни, конечно, не общепризнанный; наоборот, вопрос о влиянии на преступность бедности и богатства, по справедливому выражению Тарда, «излюбленное поле битвы для двух крайних фракций позитивной школы: фракции социалистов (Колаянни, Турати) и ортодоксов (Гарофало и др.)[309]. С учением наиболее яркого представителя того направления, которое склонно или совсем отрицать существование бедности, как общественного зла, или отвергать пагубное влияние неравномерного распределения собственности на преступность, нам уже приходилось встречаться выше в главе о предшественниках социологической школы науки уголовного права: это барон Рафаэль Гарофало. Между взглядами Колаянни и Гарофало такая глубокая пропасть, что о компромиссе, о каком-нибудь соединении этих двух противоположных теорий в одну не может быть и речи. Но за пятнадцать лет, истекшие со времени появления этих двух трудов, криминалистическая литература обогатилась целым рядом других работ, посвященных выяснению значения для преступности бедности и, если до сих пор криминалист не может констатировать согласного, однообразного решения интересующего нас вопроса, то он и не может пожаловаться на недостаток исследований по этому предмету. Несомненно, что существующего теперь разнообразие мнений не было бы, если бы уголовная статистика давала точные сведения о степени имущественной состоятельности осужденных или обвиняемых. Но, к сожалению, такого материала уголовно-статистические отчеты не сообщают. К несовершенствам уголовной статистики присоединяются недостатки общей: мы не обладаем вполне точными и определенными сведениями о размере богатства и бедности различных классов общества[310]. Что касается сведений о богатстве различных народов, то на них нельзя строить никаких выводов в интересующем нас отношении по той причине, что имеет значение не сумма богатств, находящихся в пределах государства, но распределение этих богатств между гражданами этого государства[311].

Но если нет прямых путей для определения влияния бедности на преступность, то существует один окольный путь, которым уже шли многие исследователи и которым воспользовался в числе других криминалистов социологической школы также Колаянни. Этот путь состоит в выяснении роста преступности в годы голодовок и урожаев, в годы возвышения и падения цен на необходимые жизненные припасы. Против такого метода исследования возможны возражения. Если в неурожайные годы наблюдается увеличение преступности, то можем ли мы утверждать, что такое возвышение обязано своим происхождением увеличению преступности именно беднейших слоев населения? Не имеем ли мы в таком случае, право сделать лишь тот неоспоримый вывод, что неурожаи влияют неблагоприятно на преступность всей страны, a не тех или других слоев населения этой страны? Но уже и такой вывод представляется весьма ценным для уголовного политика, ясно раскрывая перед ним всю бесполезность обычных средств борьбы с преступностью в голодные годы. Однако, делая указанный выше вывод о связи между неурожаями страны и ее преступностью, мы имеем веские основания предполагать, что увеличение «бюджета» преступности в голодные годы дается именно нуждающимися слоями населения. Оснований для такого предположения несколько. Во-первых, число лиц принадлежащих к состоятельным классам слишком ничтожно, чтобы могло влиять на значительное изменение преступности всей страны[312]. Во-вторых, если предположительно отнести это увеличение преступности в годы неурожаев на долю богатых классов, то невозможно найти объяснение такого влияния высоких цен хлеба, картофеля, мяса на тех, кто расходует на эти предметы первой необходимости лишь самую ничтожную часть своих доходов. Наоборот, не представляет никаких трудностей объяснение роста преступности бедных в годы нужды и соответствующего ее падения в годы более низких цен; так как, при ограниченности бюджета нуждающихся слоев населения, всякие колебания цен на предметы первой необходимости отражаются на всех статьях их расхода.

Выяснить влияние бедности на преступность можно также и еще одним путем: посредством изучения условий жизни бедных слоев населения и осужденных до совершения ими преступлений. Колаянни воспользовался и этим методом и при этом был одним из первых криминалистов, остановившихся на выяснении влияния жилищ бедноты на преступность. Переходя к выяснению значения бедности, как фактора преступности, мы прежде всего остановимся на влиянии жилищ бедноты, a затем обратимся к исследованию того влияния, которое оказывают на преступность неурожайные годы и цены необходимых жизненных продуктов.

Говоря о громадном значении для преступности экономического фактора Колаянни ограничивается по вопросу о влиянии того или другого состояния квартир на преступность лишь несколькими короткими замечаниями[313].