Ветеран Армагеддона - Сергей Синякин

А он видел, как пьяный бес лоб в лоб «фантому» или «сухому» идет? На таран ведь идет! На верную смерть! Досталось ли ему голым идти среди ледяных торосов Коцита? А в глаза Сатане посмотреть? Задним числом мы все отчаянны и храбры!

— Ну, многим тоже несладко пришлось, — примирительно прохрипел ангел. — В окопах сидеть, дружище, несладко было. Холодрыга адская, воши с указательный палец. Кусачие, суки! Справа евреи в окопах сидят, слева мусульмане. Где-то в стороне немецкая гармошка пиликает. Немцев, я сам слышал, нечистая сила больше всего соблазняла. Как начнут с утра! Братья! Камрады по Освенциму и Бухенвальду, различия меж нами не столь уж и остры! Переходите на нашу сторону, исполним многовековую мечту ариев — развесим жидов и славян на Древе Познания! После этого евреи не выдерживали. Как начнут лупить из гранатометов, гранаты рвутся, святая вода в стороны, черти орут! Блин, преисподняя, да и только! А с нашими, помнишь, что они с нашими сделали? Помнишь, как их во Флегетон связанными кидали? Это у них называлось — курочку зажарить! — Ангел хотел еще что-то добавить, но осекся и испуганно посмотрел на товарища. Тот не заметил его испуга.

— Да, — сказал хмуро Иванов. — Всем досталось. Только потом почему-то в первые ряды не те полезли.

— А так всегда бывает, — с явным облегчением сказал Элизар. — Но я тебе хотел сказать о другом. Линн, она же тебя, дурака, по-прежнему любит…

— Толку нам теперь от нашей любви? — вздохнул Иванов.

Элизар еще раз обнял его, мощно распахнул крылья и унесся в звездные небеса. Александр посидел на пригорке, разглядывая звезды и безуспешно пытаясь найти Солнце, но созвездия были незнакомыми, после Армагеддона все изменилось, и небеса изменились тоже, и неизвестно было — где она, их отравленная и загубленная Земля?

И все-таки визит ангела разбередил его душу. Что бы ни говорил Иванов, но Линн продолжала занимать в его сердце немалое место. Линн… Глупая девчонка, возомнившая себя одной из валькирий…

О счастливой любви Александра Иванова знали во взводе все. Эта любовь была светлым талисманом взвода, поэтому светлая зависть к влюбленным смешивалась в людях с желанием как-то помочь им. Отношения с заносчивыми американцами не складывались, поэтому каждый считал своим долгом помочь армейскому Ромео встречаться со своей Джульеттой. Даже лейтенант Городько смотрел на ночные походы Иванова сквозь пальцы. «Трахни от нашего имени эту Америку! — грубовато шутили солдаты. — Покажи этим мормонам, что православие крепко и неутомимо!»

Сашка эти приколы пропускал мимо ушей, он был счастлив, а счастливым ли обращать внимание на глупые чьи-то слова? Впрочем, похоже, что нечто подобное испытывали и американцы. Иначе чем было объяснить, что их с Линн ночами выпускали на поверхность именно через штатовский тамбур?

Они бродили по прохладной ночной пустыне, под яркими южными звездами, целовались, занимались любовью в уютной комнате Линн, болтали о житейских пустяках и постепенно познавали друг друга.

Линн родилась в маленьком провинциальном городке, который и на карте найти невозможно. Почти как Сашкину Божновку. И жизнь в том городке была также провинциальна и похожа на божновскую. У Линн оказалось две сестры, и отец у нее трудился маклером. Что это за профессия такая, Сашка представлял с трудом, но, видимо, неплохая работа у мужика была, если при трех дочерях жена его не работала. В шестнадцать лет Линн стала королевой красоты округа и даже попробовала свои силы на первенстве штата, но там от красоток требовалось одно, и желающих это получить хватало. Мужики на такие конкурсы слетались как мухи на мед, поэтому Линн от возможности обзавестись титулами отказалась, и некоторое время помыкалась в поисках работы, но и на любой работе мужикам от нее нужно было одного, они даже были согласны, чтобы она вообще не работала. Но Линн это не устраивало, и она пошла в армию, где за приставания к офицеру можно было попасть под суд, а поскольку держалась она холодно и независимо, всем своим видом показывая, что мужики ее не интересуют, мужской персонал быстро отнес ее к воинствующим лесбиянкам и потерял к ней всякий интерес. Но смотреть все-таки смотрели. Как на герлс с обложки журнала для мужиков.

— Я как чувствовала, что тебя встречу, — говорила Линн. — Ты такой милый, Александер, такой мужественный! Мама будет в восторге, когда тебя увидит. А сестренки в тебя сразу влюбятся. Но ты смотри! — И она смешно грозила ему маленьким, но удивительно жестким кулачком.

В любви она была неутомима и изобретательна. К утру они уставали и лежали в жарком изнеможении рядом, едва касаясь друг друга. Потому что близкое соприкосновение сразу рождало в обоих приступ дикого и необузданного желания.

Узнав о казни отступников в русской бригаде, Линн долго молчала, потом тихо сказала:

— А у нас инквизиция начальника штаба арестовала. Тоже сатанистом оказался. И его адъютант на врага работал… Страшно, Александер, как они могли предать Бога?

— Они не только Бога предали, — сказал Сашка. — В первую очередь они предали людей.

— Ох, Александер, — Линн приподнялась на руке, заглядывая Сашке в глаза. — Но ведь им гореть в геенне огненной!

Сашка притянул Линн к себе и крепко поцеловал ее в припухшие губы.

— Спи, солнышко, — сказал он. — Никто не знает, что будет завтра.

Никто не знал, будет ли одержана победа в грядущей битве. Всем им нужна была только победа, иначе любое сопротивление Злу было бессмысленным и опасным.

Но Линн в его словах заинтересовало иное. Забравшись на грудь Сашки и упираясь в нее кулачками и твердыми грудками, она требовательно спросила:

— Как? Как ты меня назвал, Александер?

Сашка повторил все по-английски. Линн уткнула голову ему в грудь и, пряча счастливую улыбку, сказала:

— Са-чшка! Ты такой миль-ий!

Ну какое им было дело до предстоящей битвы? Какое им было дело до близящихся сил Тьмы? Они были счастливы, и этим сказано все. Как говорил когда-то знаменитый одесский налетчик Беня Крик, не будем размазывать манную кашу по тарелке. Остальное может представить себе даже самый недогадливый читатель. А представив, и позавидует.

Элизар действительно вернулся через несколько дней. И вернулся не один. С ним был архангел, и этот архангел был женщиной, которую звали Зитой.

Иванов слышал о ней. Злые языки называли ее андрогином, сочетавшим мужские и женские духовные начала, и утверждали, что ей неведомы желания. Может быть, но, глядя на нее, Александр испытывал восторг и тайное желание.

Она была прекрасна. У архангела были огромные изумрудные глаза, в которых то и дело вспыхивали опасные золотые искры. Ее брови сходились суровой складкой, и прямо ото лба шла безупречная линия носа. Плотно сомкнутые губы придавали ее лицу надменное выражение. Нежный овал лица и удлиненные скулы смуглого лица придавали Зите невыразимое обаяние. Одета она была во что-то темное и бесформенное. Из-под этой бесформенности выглядывали длинные стройные ноги безукоризненной красоты.