Небеса в огне. Том 2 - Бернхард Хеннен

— Отговорки! — прошипел Золотой.

— Мои газалы все чаще говорят о конце мира. Прошу, братья, подумайте! Мы не обязаны принимать решение на горячую голову.

Золотой хлестнул хвостом по скальному полу:

— Довольно! Подумайте о том, что они сделали с Пурпурным и Приносящим Весну! Какое нам дело до болтовни слепых газал? Я видел будущее в серебряной чаше. Мы уничтожим девантаров. Будущее будет принадлежать небесным змеям, если вам достанет мужества вмешаться, вместо того чтобы колебаться и дальше.

— Ты доверяешь серебряной чаше, которая, вероятно, была создана девантарами, брат? — Дыхание Ночи обернулся к остальным: — Я прошу у вас всего один день. Обдумайте свои действия, братья. — И тут же почувствовал неприятие в их сердцах.

Золотой долго смотрел на него. Казалось, он тоже понял, что решение уже принято.

— Я полагаюсь в первую очередь на то, что сам буду ковать свое будущее. Кто из вас за то, чтобы отправить в бой Поднебесье? Кто хочет, чтобы сей же час были отданы приказы готовиться к последнему сражению?

Все поддержали его. Дыхание Ночи ощущал ликование Золотого. Тот даже не старался скрывать свои чувства. Теперь он взял на себя руководство небесными змеями и больше не уступит его.

— Будешь ли ты сражаться с нами, брат?

— Я — Перворожденный. Я защищал вас всех под своими крыльями. Я пойду туда же, куда и вы.

Дыхание Ночи увидел мольбу в темных глазах сына. В последние годы он научился сдерживать свой рост и выглядел именно так, как должен выглядеть мальчик в возрасте от семи до восьми лет. Он казался худым и хрупким. А эти глаза могли без слов завоевывать сердца.

Дыхание Ночи знал, что его сын уже пробовал свою силу. Знал, что его внешность не имеет ничего общего с его истинными способностями. Однако не понимал, к чему эта игра.

Его сын мог быть каким угодно, только не безобидным. И да смилостивятся альвы над тем, кто попадется на эту удочку!

— Я заберу тебя, когда все закончится. В саду Ядэ для тебя уже небезопасно.

— Почему?

Дыхание Ночи в драконьем облике лежал на поляне посреди дубовой рощи неподалеку от Главы альва, которую выбрал себе в качестве убежища. В воздухе витал аромат треснувшей древесины. Приземляясь, он сломал крыльями несколько деревьев. Он предпочитал говорить с сыном. Ему всегда было неприятно находиться в его мыслях.

— Мой брат, Золотой, всю свою жизнь хочет быть Перворожденным. Этому желанию не суждено сбыться. Но он может стать самым старшим из живых, и, как мне кажется, именно этого он и хочет.

— Почему же ты тогда не убьешь его, отец?

— Потому что он — мой брат. К тому же я не совсем уверен. Я готов к худшему и одновременно надеюсь на лучшее.

— Но ведь таким образом ты добровольно отступаешь на более слабую позицию, отец. Разумно ли это?

— Нет, это братская любовь. Неведомое тебе чувство.

— Потому что ты лишил меня его. Я знаю, что у меня есть брат и сестра в Старом форте.

Дыхание Ночи давно догадывался о настроениях сына. В последние годы в саду Ядэ стали бесследно пропадать кобольды. Он всегда опасался, что к этому каким-то образом причастен его сын, который хочет знать, что от него скрывают.

— Они не такие, как ты. Ты не сумел бы поладить с ними.

— Мне хотелось бы, чтобы ты дал мне возможность выяснить это самостоятельно.

— У тебя был шанс в теле матери. Ты уже тогда сделал выбор не в пользу брата и сестры.

— Я был ведом инстинктами, отец.

Дыхание Ночи медленно покачал тяжелой головой. Они оба прекрасно знали, что, несмотря на то что он охотно уступает инстинктам, он никогда не отдается им полностью.

— В этом лесу нет ничего, что может представлять для тебя опасность. Но не ходи на запад, к горам Сланга. Если наткнешься на Белую женщину, она без колебаний убьет тебя.

— Кто это?

— Она почти так же стара, как мы, небесные змеи, и не любит нас. Второго такого существа, как она, нет в природе. Я всегда избегал ее, поэтому ничего о ней не знаю. Просто помни об этом во время охоты. Мы оба знаем, как сильно тебе нравится охотиться и как ты будешь рад, когда меня не окажется рядом, чтобы контролировать тебя.

Его сын запрокинул голову и глубоко вздохнул. На узких губах заиграла улыбка.

— Здесь есть волки. Я чувствую их запах.

Дыхание Ночи подумал, что, наверное, охотники допустят большую ошибку, сочтя его сына легкой добычей. При других обстоятельствах он ни за что не оставил бы его без присмотра в глуши. Но он не хотел представлять себе, что будет, если его найдет Золотой. Его брат сумеет надавить на худшие стороны мальчика, в то время как он всегда старался сдерживать темноту, таившуюся в этом ребенке.

— Я знаю, что ты обладаешь магическими способностями. Предполагаю, что при желании ты смог бы создать драконью тропу и вернуться в свое укрытие в пирамиде в саду Ядэ. Поверь мне, это будет неразумным решением.

— А разве мои брат и сестра не в опасности?

— О тебе я позаботился о первом.

— Значит, я в большей опасности, чем маленький калека?

Дыхание Ночи терпеть не мог, когда он становился таким.

— Можешь делать любые выводы из моих поступков.

— Я уже сделал, отец. — Он улыбнулся. — И теперь займусь осмотром леса, который ты мне выбрал. — С этими словами он отвернулся и с нарочитой неспешностью побрел прочь.

Через несколько шагов он уже насвистывал какую-то песенку. Он казался таким хрупким. Таким неуместным в этой глуши.

Больше его сын не обернулся, чтобы посмотреть на него, а затем скрылся в подлеске. Дыхание Ночи так и не дал ему имени, но иногда сравнивал его с росянкой. Он был красивым, манящим и столь же смертоносным, как росянка для насекомых. Вот только его сын всегда жаждал добычи, которая считает себя сильнее его.

Расправив крылья, дракон поднялся в воздух и, снедаемый нехорошими чувствами, покинул Древний лес. Принести его сюда было лучшим из худших решений. Но хорошим оно не было.

— Драконница сбежала, — объявил Пернатый. — Хотя Некагуаль чуть было не помешал этому.

— Неужели твой бессмертный перестал тебе повиноваться?

Длиннорукий, который до этого всегда оставался лишь немым слушателем, спросил себя, кто мог задать столь бестактный вопрос. Все они собрались в зале Света и Тьмы. В комнате, где царила давящая тьма, прерываемая колоннами света, падающими с высокого арочного свода через неравномерные промежутки времени. Этот свет выхватывал из темноты лишь крохотные островки, и, несмотря на интенсивность, его не хватало, чтобы прогнать тьму. Поэтому никогда нельзя было сказать, сколько их собралось в просторном зале, и часто не видно было, кто именно и что сказал.