Лебединая песня ГКЧП - Леонид Кравченко

Многие общественные организации обращались с просьбами выступить по телевидению в поддержку ГКЧП. На телецентр прибыли более ста представителей «Трудовой Москвы», но их не пустили в здание. Руководители ряда союзных и автономных республик тоже готовы были заявить по ТВ и радио о своей готовности поддержать введение чрезвычайного положения. А некоторые даже прислали свои готовые телеролики. Среди них было, в частности, телеобращение Назарбаева.

По непрерывным телефонным звонкам складывалось впечатление, что большинство поддерживает ГКЧП. А вот московские власти заявили о другой позиции. Позвонил Гавриил Попов и попросил: «Мы с Лужковым вдвоем хотим выступить по телевидению и заявить протест. Дай нам такую возможность». Я горько пошутил: «Мужики, вас в телецентр не пустят, тут особый режим». — «Ну, тогда пришли к нам камеру, сам приезжай, и втроем вместе выступим против», — настаивал Попов. «И меня к вам не выпустят, мы ведь работаем под контролем». — «Ну тогда черт с вами, имей в виду — больше трех дней они не продержатся, а ты упускаешь свой шанс», — только и сказал на прощание Попов.

Вечером мы транслировали пресс-конференцию руководства ГКЧП. Ее ждали с нетерпением, тем более что предполагалось выступление врача по поводу здоровья Горбачева. Однако лечащий врач не выступил. А Геннадий Янаев, который вел пресс-конференцию вместе со своими сподвижниками, объяснил, что после выздоровления президент приступит к исполнению своих обязанностей, демонстративно подчеркнув, что Горбачев — его друг и они вместе еще поработают. Отвечая на вопросы, Янаев дал отповедь одному из журналистов, который задал бестактный вопрос по поводу якобы причастности Горбачева к продаже иностранным партнерам одного из нефтегазоносных районов — Тенгизского в Казахстане. Корреспондент расценил это чуть ли не как преступление. Янаев на это заметил, что эти слова никак не подходят к Горбачеву, что Михаил Сергеевич внес огромный вклад в перестройку.

Кстати, надо заметить, что во всех документах ГКЧП не было открытой критики Горбачева. Только в довольно мрачных тонах оценивалась сложившаяся экономическая ситуация в стране. Но ее и приукрашивать было невозможно.

В целом же пресс-конференция очень разочаровала. Печать какой-то неуверенности сквозила почти в каждом выступлении. Вечером я уехал на дачу. В программе «Время» вновь были прочитаны все документы ГКЧП. А потом последовал репортаж, сделанный Сергеем Медведевым с моего разрешения. Прозвучало выступление Ельцина. Дали мы и невнятное заявление Кравчука, украинского лидера.

Показ этих материалов вызвал резкие отклики. Как мне потом рассказывали, в редакции «Времени» телефоны просто разрывались. Звонки шли от Пуго, Шенина, других деятелей, и все резко критиковали программу. Мне тоже звонили на дачу срочно вернувшиеся из отпуска Дзасохов и Лучинский — главные идеологи в Политбюро. Они потребовали моей срочной явки в ЦК для объяснений по поводу медведевского сюжета. Я отбоярился, сославшись на крайнюю усталость.

На следующий день обстановка продолжала накаляться. Несмотря на жесткий режим, многие журналисты проталкивали по телевидению и радио сюжеты с критикой ГКЧП. Все это кончилось тем, что мне позвонил один из высокопоставленных деятелей КГБ и объявил, что у нас не телевидение, а решето, нет никакого контроля, поэтому они вынуждены на эфирные материалы поставить своих людей.

По-своему он был прав. Если бы и мои заместители были единой командой, которая заранее подготовилась выступить в поддержку ГКЧП, мы бы смогли соответственно успеть перестроить весь эфир, а не транслировать «Лебединое озеро». Объявив, например, на весь день телемарафон, мы открыли бы эфир для представителей разных слоев народа в поддержку чрезвычайных мер. Устроили бы телевизионные переклички от Калининграда до Владивостока. Непрерывно работала бы в «живом» эфире большая студия, где, сменяя друг друга, выступали политики, рабочие, ученые, деятели культуры в поддержку чрезвычайных мер. То есть могли бы создать картину всеобщей поддержки. Иными словами, если бы ТВ и радио оказались в руках людей, решивших без колебания поставить их на службу ГКЧП, можно было бы сделать то, что не удалось всем этим танкам и бронетранспортерам. Но, во-первых, и среди руководства нашей телерадиокомпании не было единодушия. А во-вторых, срабатывал инстинкт самосохранения. Простите за откровенность, но получилось бы, что Кравченко самолично стал главным идеологом путча. Ему и голову оторвали бы одному из первых — не так ли?

Именно на фоне этих непрерывных дебатов, бесконечных телефонных звонков, нескончаемых выволочек, претензий, раздававшихся с разных сторон, — от «красных» и «белых» — мы приняли решение направить к Белому дому передвижную телевизионную станцию для проведения 21 августа прямой трансляции заседания российского парламента.

Но накануне вечером я был вызван на заседание ГКЧП в связи с предстоящим принятием постановления о регламентации деятельности телевидения и радиовещания. В какой-то степени я сам туда напросился. Ведь было унизительно и крайне непрофессионально продолжать вещание по модели сдвоенного канала. Надо было «разморозить» Второй канал, который принадлежал России.

Прибыл на заседание около 8 часов вечера. Зашел прежде в приемную Янаева, которого хорошо лично знал. Какое-то время мы даже в одном доме жили. Когда из кабинета вышел сам Янаев, он был очень утомлен. Спросил меня с какой-то досадой: «Лень, а ты чего тут торчишь?» Я по-простецки ответил: «Геннадий, меня Борис Пуго позвал на заседание. Вы же собираетесь принять постановление по телевидению и радио. Вроде с тобой согласовано…» — «Ну да, верно. Что ж, пошли на заседание, это этажом выше», — согласился Янаев.

Когда поднимались наверх, на площадке между этажами в полутьме наткнулись на строительные леса. Видно, днем тут еще занимались ремонтом. Янаев решительно нырнул под эти леса, я — за ним. Когда оба отряхивались от пыли, он не без юмора заметил: «И тут… твою мать, баррикады понастроили!»

В приемной перед залом заседаний было полным-полно разного народа. Обратил внимание на маршала Ахро-меева. Пожали друг другу руки. «Вот, срочно прилетел из Сочи, прервал отпуск. Бедлам какой-то. Надо действовать решительно», — твердо заявил он.

Поначалу уединились основные действующие лица — члены ГКЧП. О чем-то совещались за закрытой дверью. Через полчаса позвали остальных. Янаев сразу же зачитал драматическое заявление, которое шокировало, как мне показалось, даже самых ближайших сподвижников. Он объявил, что ни при каких условиях нападение на Белый дом или любое другое государственное учреждение России в Москве не состоится. И тут же отдал это заявление мне со словами: «Срочно в программу «Время».

Возникла гоголевская немая сцена. Затем состоялся короткий обмен мнениями. Смысл реплик сводился к следующему: членов ГКЧП по радио и по ТВ уже открыто объявляют государственными преступниками (я это принял на свой счет), а мы должны дать гарантию, что ни одно российское правительственное учреждение не будет захвачено, и объявить, что слухи насчет ареста руководителей России — чистый вымысел. Янаев обвел взглядом всех и спросил: «Действительно кто-то есть, кто считает, что надо нападать на Белый дом?» В зале повисло молчание. Тем не менее он тут же попросил меня вернуть его заявление назад. Оно так и не увидело свет.