Цвингер - Елена Костюкович

— Счастливая ты. Меня Ульрих не пустил на Сьянс По. Пришлось поступать на филологию, вот я и бросил все на фиг на самой середине.

— Ну и я бросила все на фиг на самой середине, хоть мне на Сьянс По и разрешили поступить. Ступить. На тонкий лед. Такой у нас был лозунг, про «лед тонкий».

— А я в Париже в шестьдесят восьмом слышал лозунг не про лед, а про «песчаный пляж под булыжниками»…

Ее знакомцы замечательные умудрились, хотя и на периферии, бестолково засветиться и в каких-то расследованиях дела Моро, и в документах следствия об убийстве судьи Алессандрини, и в чем-то имеющем отношение к убийству журналиста «Коррьере делла Сера» Вальтера Тобаджи.

— Вся Италия обсуждала экспертизу голоса человека, звонившего на квартиру Моро. Хотя голосовая экспертиза вообще-то недостоверна и противозаконна.

— Помнишь, Тошенька, о голосовой экспертизе у Солженицына «В круге первом»!

— Ну вот именно что!

— Хотя в Америке, мне Ульрих говорил, уже имеются серьезные подвижки в разработке системы Voiceprint evidence.

— Да. Но Италии до них далеко. Все делается по-тупому. Вот в январе этого года вышел журнал «Эспрессо». С приложенной пластинкой, на которой запись звонка в квартиру Альдо Моро и звонка его ассистенту Франко Тритто о том, где искать труп. Публика должна была решать, похож ли первый голос на Тони Негри, второй — на Никотри. На обложке написано: «Стань и ты экспертом по голосу». Подумай, Виктор: какое у них право? Насчет Никотри? У него алиби! Отослали на экспертизу почему-то в Америку, профессору Този. А это продажная сволочь. Напишет все, что ему подскажут американские спецслужбы…

— Так о твоем аресте.

— Немного приятных воспоминаний о моем аресте.

И дальше Виктор, закусив губы до крови, иногда забывая дышать, слушал от Тоши, что с ними проделывали тогда в полиции. Как орали, чтоб признавались, будто у них подпольные группы по пять человек, военная школа, оружие, взрывчатка. Назвать имена, кто с кем в пятерке. Держали часами на коленях, обливали водой в холодной клетке, пекли в невентилируемых камерах, поили соленой водой. Как водится, не давали спать. Ну, доводили этих детей (а все, по памяти Тоши, там были подростки, дети) почти до психоза. И дети один за другим проборматывали чьи-то имена, не понимая часто чьи и в каком контексте допрашиватели их будут использовать.

— Мы еще как могли держались. Не то что Марко Барбоне. Или другие. Дело в том, что вот недавно, в восьмидесятом, приняли закон о смягчении наказания стукачам и доносчикам. Тем, кто сотрудничает с полицией. Патрицио Печи с апреля восьмидесятого выкладывает имена дюжинами… Роберто Сандало… Фьорони сдал всех.

Тошин отец тогда жил в Женеве и работал в Международном бюро труда. Узнав, что Антония арестована в Падуе, где ее дружки стреляли кому-то по ногам, а дальше и похитили какого-то профсоюзного деятеля из Национальной конфедерации, а дальше из какого-то окна у них вылетел шкаф и прибил стоявшего в оцеплении агента полиции, отец примчался, прошел по высоким кабинетам. Кто знает, что он там и кому наобещал, но девочку ему отдали. При условии немедленного удаления из Италии. Документы еще можно было убрать из дела. Не одну ее, кстати, вывели родители из служебного подъезда квестуры. Отец как раз тогда сумел от МОТа срочно оформиться в СССР, в Субрегиональное бюро для стран Восточной Европы и Центральной Азии. И организовал для Тоши стаж у себя в структуре. С применением ее русского. Зачаточного.

— Но ты что-то недоговариваешь, анимула. Как я тебя себе представляю, для тебя вообще-то неприемлема такая сдача… В то время как твоих друзей прессуют в тюрьмах Рима, Трани, Пальми и Форли.

— Да, не стала бы я брать спасенье из рук профсоюзов. Тем более, ужас, именно в которых мой отец. Работка там у него… Стыдно даже говорить. Обеды на крахмальных скатертях и зарплата с надбавками, с представительскими и с командировочными. Уж я-то знаю их, профсоюзников, бюрократов… Нет, я не спорю, краснобригадовцы перегибают палку, убийство Гуидо Росса — преступление, кровавая дикость. Это не способ полемики с профсоюзами. Хотя профсоюзы, в свою очередь, продались, конечно…

Эти вот «продавшиеся профсоюзы» и «закосневшее коммунистическое движение» были главными идейными противниками и Антонии, и ее друзей. Ненавистны были, конечно, и «челерини», и «фашетти», и «санбабилини» — правые экстремисты, с кем сражались древками транспарантов и булыжниками мостовой. Но и по профсоюзным колоннам во время демонстраций «городские индейцы», как по фашистам, метали всякую гадость — пузыри с алой краской, а бывало, и камни. Дрались гаечными ключами. Ну, тут обычно появлялись и наводили порядок карабинеры.

Но не гаечный ключ, не слезные петарды и не пневматические «флоберы» были лучшим орудием Антонии. Нет, ей здорово удавалась выдумщическая, изобретательная работа. Тоша ловко монтировала фотографии и выдумывала подписи. Ходила в Падуе по редакциям, выпускавшим сатирические фотороманы и фотомонтажи. Все это было близко к внепарламентским «новым левым». Едкий их гротеск был направлен против «китайской», «вьетнамской» и «палестинской» романтики, против тупоумного и грубого начетничества тех, кого они обзывали «Третьим интернационалом».

Забавно, что Роберто Бениньи был тогда с ними и поддерживал их.

В результате в Риме товарищи из «Мале», поглядев на сделанное Антонией в Падуе для «Аутономия» и для «Лабораторио Венето», подключили ее к созданию своей ернической газеты.

Потому-то, не выдав, с какой задумкой, Тоша согласилась на предложение отца — тише воды ниже травы, переезжаем в Москву, пересиживаем в карантине. Знал бы папа, что товарищи из «Мале» тем самым забрасывали ее за линию фронта, туда, где борьба с лицемерием и косностью представлялась самой острой. Забрасывали распространить подрывную «Правду» на олимпийских объектах. Как горьковскую Ниловну с листовками. Рискуя, разумеется, крепко рискуя.

Рискуя… подумал Вика. До чего переменился мир. Поди попробуй объяснить про этот риск Наталии. Вообще молодежи нынешней. Попробуй втолковать про «распространение подрывной информации» сегодняшним пользователям интернета. Информация сейчас летит без границ. И, разумеется, без цензуры.

В июле — начале августа все покатило по нарастающей. Мелкие неприятности: поднадзорная Тошина туристка поперла вдруг на Красную площадь сниматься для рекламы голышом, распахивая каракулевое манто. Плюс сложности с запрещенными лекарствами, которые Антония добывала для гения в абстинентной ломке. Потом скандал, обнаружились в холле гостиницы номера сатирической «Правды». В итоге по следу Антонии двинулась ГБ в паре с неотстававшей СИСДЕ. И, в довершение, кто-то из арестованных в Италии расписал следователям всю подноготную падуанской ячейки, что было и чего не было, и на всех подали в международный розыск. А второго августа был взорван вокзал в Болонье. Не левыми был взорван. Но родители, видимо, решили, что единственный выход — убирать эту девочку на Луну. Отправлять в космос (а не в «Космос»!) следом за медведем на воздушном шаре, оплаканным сердобольными итальянцами.