Тропик Козерога - Егор Бекесов

Правда, когда Семелесов попытался снова представить происходящее, воображение тут же добавило третьего противника, видимо посчитав, что так должно быть реалистичнее.

Он тут же бросился в сторону зарослей кустарника и укрылся за стволом дерева, опустившись на землю. Его не заметили. Алексей не знал куда могли так торопиться чекисты, особенно после того как один из их товарищей должен был подорваться на гранате, но подобное развитие ситуации было единственным при котором у него были шансы.

Он подождал пока они пройдут мимо, затем медленно поднялся и осторожно начал красться вслед за ними, переходя от укрытия к укрытию, пока, наконец, не различил впереди громкий оклик и голоса, из которых разобрал только: «Она здесь!». И после этого он бросился вперёд одновременно начав стрелять из пистолета. Алексей увидел невдалеке девушку, перед которой словно описывая дугу, стояли трое бойцов. Повернуться к Семелесову успел только последний из них. Он смог даже выстрелить, пуля прошла мимо, войдя высоко в ствол дерева. Алексей быстро перебежал и, спрыгнув с какого-то пригорка, оказался рядом с княжной, и тут же двинувшись на третьего чекиста, ещё пытавшегося подняться, всадил в него две пули.

Всё это представилось Семелесову так ясно, что у него перехватило дух. Он почувствовал, что больше не может лежать в кровати, ему захотелось вскочить и куда-нибудь бежать, что-то делать, он даже открыл глаза, но прерывать этот придуманный сон на этом месте ему не хотелось.

— Вы убили их? — испуганно проговорила девушка, делая шаг назад.

— Боюсь, у меня не было выбора.

— Я не могу с вами пойти, вы не понимаете что творите. Может быть, вы хотите как лучше, но вы не должны этого делать. Я должна вернуться.

— Вам некуда возвращаться. Мне тяжело об этом говорить, но боюсь, что всю вашу семью сегодня должны были расстрелять. И скорее всего они уже сделали это.

Тут Семелесов опять поймал себя на том, что он шевелит губами, хотя то, что он не говорил этого в голос, должно было радовать. Он с трудом представлял себе лицо княжны, основываясь на паре фотографий, которые когда-то видел в книгах по истории, но почему-то вполне отчётливо мог представить, как его выражение должно было исказиться после услышанного.

Девушка отвернулась, будто находясь в трансе, сделала несколько шагов. Семелесов и в реальном мире не выносил женских криков и истерики, и потому хотел избавить себя от этого хотя бы в своём воображении, тем более что почему-то именно так болезненно молчаливо и оглушено, она должна была воспринять подобные новости. По крайней мере, если бы это было и вправду так, он бы стал её по-настоящему уважать.

— У меня уже готовы документы. Я — Алексей Семелесов бывший студент, вы Анастасия Сергеевна Семелесова, моя жена. Нам нужно уходить отсюда, как можно скорее.

— Вы хотите идти на восток, говорят, там наступает Колчак, — сдавленно проговорила она.

— Именно поэтому нам туда идти нельзя. Нам нужно добраться до ближайшей станции к западу от Екатеринбурга и отправиться дальше, желательно в Поволжье, в Царицын, там Деникин… там скоро будет Деникин.

Тут Семелесов резко открыл глаза, вздохнув так, будто он и вправду очнулся ото сна. Он чуть привстал, и замер, уставившись в темноту комнаты. На душе у него быстро разрасталось чувство вины, как будто то, что он в мыслях коснулся этого, было страшным кощунством. Он тяжело вздохнул и губы, словно сами прошептали: «Анастасия», так как будто в самом этом имени было что-то чего нельзя касаться. После этого он откинулся на кровать и, закрыв глаза, тут же провалился в сон.

Кистенёв уже начинал привыкать к тому, что первой его мыслью при пробуждении было осознание того, что он всё ещё жив. И вместе с этой мыслью каждый раз приходила другая: а сможет ли он думать также завтра утром, точнее говоря, настанет ли оно вообще для него. Весьма странное ощущение, словно сегодня снова будет брошен жребий, определяющий останется ли Василий Кистенёв в живых или нет. И это не пугало, а рождало даже своеобразный азарт. Кистенёв больше не понимал значение фразы «потерянное время» отныне и дыхание было для него приятно и воздух сладок и ради этого уже стоило того чтобы жить.

Жужжание мухи, некогда особенно раздражавшее Кистенёва в период его существования обычным подростком, теперь казалось слишком естественным, чтобы вызывать злость, наоборот, оно в какой-то мере тоже напоминало ему, что он жив, ведь вряд ли мухи будут донимать его на том свете. Это жужжание теперь виделось ему отзвуком рёва тех жутких тварей, что встретятся им в параллельных измерениях, словно эта деревня становилась вестибюлем перед другими мирами, куда Василий смог бы, наконец, отправиться, один из немногих в целом свете.

Он был весел, он был уверен в том, что теперь хоть кому-то нужен по-настоящему, хотя бы себе. Он смеялся в душе, над теми, кого раньше называл своими друзьями, хотя дружба эта выражалась разве что в совместных посиделках в баре, под разговоры не о чём. И хотя они говорили о принципах, о своих понятиях чести, все понимали, что это не всерьёз. Что это была своего рода игра. В отличие от этих людей, от Крейтона и от дурачка Семелесова, которых Василий и толком-то не мог назвать друзьями, но на них он действительно мог положиться, и отдал бы не одну дюжину из тех, кого называл друзьями в прошлом. Василий сел на краю кровати, потерев руками лицо, будто хотел стереть с него сонную маску, и опустил ноги на пол где в узком коридорчике между кроватью и стеной был постелен старый выцветший половик.

Взгляд Кистенёва проскользил по таким же старым обоям с однотипными линиями узоров тянувшихся от пола до потолка и устремился на окно, где за ажурной занавеской висела ещё одна из белой плотной ткани, на которой виднелась буквой «Т» тень от толстых деревянных створок. Солнце даже сквозь занавески ярко освещало комнату и день сегодня, похоже, выдавался жарким.

Неожиданно до слуха Василия донеслись странные звуки то ли оклик, то ли ругань. Голоса доносились с улицы, со стороны огорода. Они появились и тут же замолкли так, что Кистенёв подумал, что ему послышалось, потом они раздались снова, и на этот раз к ним примешался ещё какой-то странный звук не то стук, не то треск.

Василий сначала замер, потом вдруг резко встал с кровати, быстро, но без спешки оделся и направился на улицу, по пути прополоскав рот над раковиной с умывальником. Когда он вышел на улицу, то увидел Крейтона и Семелесова на маленькой полянке с притоптанной травой, с краю от огорода. Оба стояли босиком и были голые по пояс. В руках у них были ольховые палочки примерно метр длиной, которые они держали как шпаги, и то чем они сейчас занимались, похоже, являлось занятием по фехтованию.

Семелесов как-то странно, то ли пританцовывал, то ли кружил приставными шагами, иногда делая выпады, вокруг Крейтона, который время от времени, что-то кричал, обещал начать бить его по ногам.

— Доброе утро, друг мой, — произнёс он, не поворачиваясь к Кистенёву, и тут же рванул вперёд с криком. — Да деревянные они у тебя что ли!