Игра в метаморфозы - Бернар Миньер

Он вышел из комнаты и направился к лестнице. С первого этажа доносились крики и какой-то шум.

Эктор подумал о том, что у него очень красивая жена и прелестные дети. Единственным, что доставляло беспокойство, был возраст. Эта проклятущая стрела времени… Она летела всегда в одном направлении. Чтобы это понять, не надо быть ни Эйнштейном, ни Людвигом Больцманом. Достаточно просто обладать здравым смыслом. На лбу и в уголках глаз появились морщинки. Он уже подумывал о подтяжке, но очень уж не хотелось вместо лица обзавестись невыразительной восковой маской.

И вот блестящий советник, отец семейства, любящий и предупредительный муж вошел в кухню, поцеловал по очереди своих четырех дочерей и сына и слегка коснулся губами сладостных губ Мануэлы.

– Папа! Папа!

Дети сразу забросали его вопросами и просьбами. А он царствовал в своем маленьком мире гибко и уверенно, исторгая из уст очаровательной супруги одобрительный смех.

Съев с аппетитом яйцо в мешочек, вафельный бутерброд с беконом и выпив кофе американо, Эктор почувствовал тот же вкус завтрака, что и во время пребывания в Штатах. Он промокнул губы и взял свой большой портфель из коричневой кожи.

– До вечера, мои дорогие.

Улыбаясь, Эктор сел за руль своего «Мерседеса» класса Е.

Всякий раз, отправляясь в Сеговию, он задавал себе вопрос: как отреагирует жена, если узнает его тайну? Ясное дело, потребует развода. И наверняка почувствует отвращение. Слишком уж велика пропасть между тем Эктором, которого она знала, и тем, которым он был в глубине души. Между той жизнью, которую он вел в своей дружной многочисленной семье, и той, что поджидала его в Сеговии: тайной, фантастической, от которой Мануэла пришла бы в ужас и усомнилась бы в своем душевном здоровье, если б та жизнь вдруг возникла перед ней.

Прежде чем двинуться в Сеговию, Эктор припарковал машину на правительственной стоянке Кастилии и Леона в Вальядолиде, перед зданием, угловыми башнями и квадратными дворами напоминавшим тюрьму эпохи Ренессанса. Его словно втиснули между холмом парка Мирадор-де-Парквесоль и рекой. Зайдя в свой кабинет, он взял несколько документов и объявил секретарше, что утром у него назначена встреча с ректором Университета Саламанки.

– В вашем еженедельнике она назначена после полудня.

– Время поменяли в последнюю минуту. До вечера, Инес.

Ему понадобилось полтора часа, чтобы по шоссе А601 преодолеть расстояние Вальядолид – Сеговия. Как обычно, подъезжая к римскому акведуку, он почувствовал, как защемило сердце. Для него это было видением собственной конечности, приближающейся старости. Этот памятник древности встречал и провожал целые поколения людей, таких как он. И еще многие пройдут перед ним.

На часах было 10:18, когда, припарковав свой серый «Мерседес» на площади Святого Николая возле церкви того же святого, Эктор вошел в жилой дом старой постройки и через две ступеньки поднялся наверх. Лифта здесь не было, звонка тоже. Он постучал. Дверь открылась сразу же, и на пороге появился человек лет сорока, среднего роста, начинающий уже толстеть и лысеть. На нем был халат цвета индиго в золотистую полоску.

– Привет, – сказал Эктор Дельгадо.

– Привет…

Они обнялись и поцеловались с жадностью любовников, которые долго не виделись. Хозяин принялся поглаживать пенис Дельгадо сквозь серую ткань, и тот немедленно ощутил сильнейшую эрекцию.

Не прошло и трех минут, как оба оказались в постели. Когда же Эктор глубоко вошел в тело своего компаньона, то испытал такое наслаждение, какого ни разу не добивался со своей красавицей женой.

– Кофе? – спросил Родриго через десять минут, вставая с постели.

Дельгадо вышел за ним на балкон, откуда открывалась панорама местных полей и деревень. Стояло прекрасное осеннее утро, и он залюбовался освещенными солнцем холмами и извилистой сетью окружавших их дорог.

Родриго вернулся, неся стеклянный кувшин с кофе, две чашки и газету.

– Вот уже целых сто дней, как мы остались без власти, и страна помирает над нами со смеху час от часу все сильнее, – сказал он, швырнув газету на круглый столик.

Родриго был заместителем мэра Сеговии. На самом деле тот политический маразм, о котором он говорил, длился уже больше четырех лет. Испания четыре года жила без руководителя, бюджет был заблокирован, а кризис продолжался. Причина? Братоубийственные распри, войны во имя эго, тактические запреты, разброд в парламенте… Короче, триумф приверженцев эгоизма в ущерб общим интересам.

– Политики способны действовать только в собственных интересах, – продолжал Родриго. – Их цинизм просто пугает. Им плевать на народ.

Его любовник улыбнулся, снова продемонстрировав безупречную эмаль зубов.

– Народ, народ… И почему вы, леваки, все время произносите это слово так, будто массы для вас священны, будто они и есть хранители истины и критиковать народ равносильно богохульству? Я нахожу успехи «Голоса», так сказать, интересными, – прибавил он.

«Голос» был самой что ни на есть правой партией. Родриго прекрасно понимал, что со стороны Эктора это чистая провокация, и все-таки не смог не отреагировать.

– Как ты можешь быть таким… реакционером? – сказал он с делано оскорбленным видом.

– Фашистом, вот что ты на самом деле хотел сказать, мой дорогой, – поправил его Эктор Дельгадо, улыбнувшись. – Да наплюй ты на все это! Я – паршивый грязный фашист. А ты, мой милый, – гребаный коммунист… И у меня полная задница твоих нравоучений.

Родриго громко расхохотался.

– Вот никак не могу понять, как нам в голову могло прийти спать вместе? Ты веришь в Бога, у тебя прекрасная семья, и вдруг я… Похоже на чудо, а? Так, глядишь, и я стану религиозным!

Он поднес чашку к губам. Дельгадо улыбнулся.

– Я вот что хочу сказать, – продолжил Родриго, – что ты во мне нашел? Ты красавец, а я так себе, ты правый, я левый… Ты женат на очень красивой женщине, у тебя чудесные дети, ты ведешь размеренную жизнь, и я тоже, может, когда-нибудь так смогу…

– Мы с тобой уже раз сто это обсуждали, мой дорогой. Законы привлекательности, понимаешь? Это никогда не бывает просто…

– Хочешь знать, что я об этом думаю? Я думаю, что тебе нравится нарушать… Нарушать железные законы твоего лагеря: законы работы, семьи, родины… Вот что тебя привлекает, Эктор. Обойти, преступить законы, которые диктует твоя проклятая мораль и твоя собственная политическая семья. Вываляться в том, что ты считаешь грязью. Ты – человек, полный противоречий, Эктор. И, как все моралисты, ты тот еще лицемер! Ты требуешь порядка и морали от других, а себе позволяешь их нарушать. И вся эта непреодолимая тяга и одновременно отвращение ко всему, что ассоциируется со Злом, видимо,