Падение - Инди Видум

Мальцев с недоумением покрутил в руках артефакт.

— Странно, что на такую дешевку пошел довольно крупный дорогой накопитель. Если у изготовителя есть возможность использовать крупные накопители, то почему делает артефакты из того, что под руку подвернется?

— А вы внимательней посмотрите, Игнат Мефодьевич. Накопитель синтетический.

— Что?! Как это?

— А вот так. Наши специалисты смотрели. Вывод однозначный — синтетический.

— О как.

Теперь Мальцев крутил артефакт, рассматривая только накопитель и замечая то, на что поначалу не обратил внимания: прозрачность, чистоту и отсутствие вкраплений.

— А что еще говорят наши специалисты?

— Емкость на порядок выше стандартных. Магию отдает быстрее. Речь, конечно, идет о долях секунды, но иногда и они бывают критичными.

— О как.

Теперь Мальцев рассматривал попавший к нему артефакт с искренним восторгом. Такое сокровище в руках, а ведь где-то сидит тот, кто штампует эти сокровища, даже не догадываясь, что они, Мальцевы, могут по достоинству вознаградить исполнителя. Конечно, он будет несколько ограничен в передвижениях, но зато ни в чем не будет нуждаться. В разумных пределах, разумеется.

— Артефактора надо найти, Паша. И как можно скорее.

— Уже ищем.

— Подвижки есть?

— Есть, Игнат Мефодьевич. У мага, который с бандой работает, появилась подруга-магичка по имени Инна. Описание внешности подошло одной из лазаревских, но фотографию соседка не опознала.

— Это ни о чем не говорит.

— Разумеется. Если девица искусна в изготовлении артефактов, откорректировать свою внешность для нее не проблема. Мы за ней наблюдаем. Проколется, рано или поздно.

Они обменялись понимающими улыбками.

В результате на олимпиаду меня отправили не только по математике, что было ожидаемо, но и по немецкому, что для меня получилось сюрпризом, и весьма странным. Говорил я бойко, благодаря ежедневной практике, но в написании и правилах плавал. Потому что иностранный язык — это не математика, он не настолько зависит от правил, чтобы их зазубривать. Ты понимаешь, что говорят, и тебя понимают? Прекрасно, больше ничего не нужно. Но немка с чего-то вообразила, что у меня после занятий с Полиной выработалось почти идеальное произношение, а поскольку значительная часть олимпиады отводилась именно болтовне, решила, что я как нельзя лучше покажу достижения нашей школы в этой области. Мол смотрите, у нас разговаривают не только девочки, но и мальчики. Редкий зверь это оказался на языковой олимпиаде. Собственно, кроме меня, там был еще только один парень и тот вида ботанического, непригодного к автономному существованию. Поэтому я только отметил его наличие и больше внимания не обращал.

Зато заметил, что Полина знатно мандражировала по непонятной причине, пришлось её подбодрить.

— Ермолина, не дрожи. Немецкий для мага не важен. Если ничего не займем, никто не расстроится. А вот на математику тебе поднажать бы. Математическое мышление магу жизненно необходимо, если он хочет чего-то достичь.

Это я сейчас намекал на то, что отборочную олимпиаду в классе она не прошла. Но Полина лишь рукой махнула на вмои намеки.

— Ой, да при чем тут немецкий? Олимпиада эта — вообще ерунда по сравнению с тем, что я тебе расскажу.

— С чем? — почувствовал я холодок грядущих неприятностей.

— Вот как закончится все, так и расскажу, — ответила Полина. — А то будешь волноваться, плохо ответишь, и решишь, что из-за меня.

Теперь волноваться начал я.

— Ермолина, лучше сразу признавайся, что натворила, тогда больно не будет, — грозно сказал я. — Чем быстрее я узнаю о сотворенной тобой пакости, тем быстрее ее ликвидирую. И тем меньше у нее будет последствий.

Полина хихикнула, но как-то нервно.

— Ярик, ничего не надо ликвидировать. Все хорошо, — уверенно ответила она. — Ну, насколько это вообще может быть хорошо в данной ситуации.

И прояснять что-то отказалась. Надо ли говорить, что после этого на олимпиаде у меня были мысли совсем не о немецком, а о том, что натворила моя ученица. Ведь ничего же не предвещало, и опять с ней случилась какая-то фигня. В который раз я пожалел, что поддался минутной слабости и желанию оставить после себя в этом мире память. Я ж не думал, что придется еще лет десять разгребать Полинины косяки. И десять лет — это самый минимум.

На перерыве между первой и второй частями я опять попытался ее расколоть, подкараулив у выхода из класса, в котором мы писали, но помешала Аделаида Николаевна. Немка заявила, что мы должны непременно поесть, потому что голодный ученик думает только о еде.

Потащила она нас в столовую школы, в которой проходила олимпиада. Готовили там невкусно, но съедобно, поэтому я заполнял желудок, Полина же задумчиво ковырялась в тарелке, вызывая у меня желание встряхнуть и проорать: «Да что же случилось?» Но, поскольку учительница сидела, рядом тщательно контролируя, чтобы мы не ушли голодными, то все давление на Полину ограничилось выразительными взглядами, которые та упорно не замечала.

— Елисеев, прекрати пялиться на Ермолину, ты мешаешь ей есть. Она девочка красивая, но ты тут не для этого, — неожиданно выдала немка. — У нас ответственное дело, от которого зависит репутация школы.

Полина довольно заулыбалась.

— Я не просто так смотрю на Ермолину, я пытаюсь найти, куда она спрятала совесть. Судя по всему, совесть Ермолина с собой не брала, — мрачно ответил я. — И хорошо если просто дома забыла, а не потеряла.

— Елисеев, судя по твоему знанию немецкого, у Ермолиной с совестью все в порядке, а у тебя — напротив, явный ее недостаток. Вместо того чтобы быть благодарным однокласснице по гроб жизни, ты имеешь наглость предъявлять к ней какие-то претензии, — сурово сказала немка.

— Аделаида Николаевна, вы все неправильно поняли, — пропищала Полина, которая хоть и была польщена словами учительницы, но пока еще осознавала, что отношение они к ней имеют весьма опосредованное. И если кто кому должен быть благодарен, то Полина мне, а не наоборот.

— Если я неправильно поняла, то решите уже между собой как-то этот вопрос, а то он скоро в тебе дырку взглядом просверлит, — проворчала учительница. — Все это мешает успеваемости.

Я опять выразительно посмотрел на Полину, но она сжала губы и упрямо помотала головой, показывая, что признаваться ни в чем не собирается. Так я и отправился на вторую часть весь в раздумьях о том, что такое сделала Полина, что теперь боится, что это меня напунает до потери контроля.

Допрашивала меня суровая молодая учительница, преисполненная чувством собственной значимости от того, что ее пригласили на столь серьезное мероприятие. Я спросил ее, почему она хмурится в столь прекрасный день, она от неожиданности улыбнулась, и я добил ее фразой, что ее улыбка делает из просто красивой девушки ослепительную красавицу. Разумеется, на немецком. Долго нам любезничать не получилось, потому что к нам подошла еще одна дама, куда более солидного, предпенсионного или даже слегка постпенсионного возраста. Выглядела она не в пример элегантнее соседки Серого, что я тоже отметил, сказав, что она похожа на кинодиву. Эту особу комплементами было не пробить, она сухо поблагодарила и предложила тему про экологические проблемы.