Вариант `И` - Владимир Михайлов

Северин лишь растерянно качал головой.

– Ну, спасибо, – сказал я ему. – Желаю удачи.

Я и в самом деле был ему благодарен: стало ясно, с кем из азороссов мне действительно стоит беседовать, а кто не представлял более никакого интереса.

Cегодня многопартийный съезд не блистал такой слаженностью действий, как вчера, и отцы-партократы появлялись на сцене по одному, выходили – кто лениво, кто чуть ли не выскакивал из-за кулис; похоже, там все еще продолжались споры на извечную тему – кто есть кто, кто виноват и что делать: поддерживать ли идею монархии, а если да – то каких требовать уступок и возмещений, и кого рекомендовать будущему государю выдвинуть в премьеры, и – самое главное – какому же государю. Кто-то по соседству вполголоса интересовался, насколько болезненным бывает обрезание, без которого нет мусульманина – как и иудея, впрочем; спрашивал он скорее всего именно у иудея. Я встал у самого угла сцены, выжидая. Вскоре показался и нужный мне деятель: тот самый священник, на которого указал вчера Бретонский. Почти одновременно с иереем появился и сам историк, сразу увидел меня, кивнул, почти как старому приятелю, и что-то сказал духовному лицу, после чего и оно обратило на меня свое внимание и приблизилось к рампе.

– Чем могу вам помочь? – Вопрос был задан в весьма доброжелательной манере.

– Я журналист, и хотел бы…

– Я уже наслышан. Но не здесь, разумеется, и не сейчас.

– Сделайте одолжение, назначьте время и место.

– Самое лучшее – у меня в храме; как ни странно, я вновь получил приход.

Мне это обстоятельство показалось не столько странным, сколько многозначительным. Но я не стал распространяться на эту тему.

– Увы – я не в курсе…

– Храм Николы на сене… Если вы знаете, где располагается Министерство иностранных дел…

– Разумеется. О, я заметил эту церковь еще раньше.

– Правильным будет сказать «храм».

– Простите…

– Бог простит. А время – ну что же, меня устроило бы – сразу после завершения этого заседания. Я сегодня не служу, так что смогу уделить вам часок, а может быть, и больше.

– Сердечно благодарю, святой отец!

Он чуть улыбнулся.

– Святые суть сопричисленные к лику. Но не мы, грешные, как все грешны в этом мире. Если уж вам угодно называть меня так, как я привык, то лучше всего просто – «Отец Николай».

Сказав это, он кивнул и пошел к своему месту в президиуме. Рослый, крепкий мужчина со спокойным и чуть ироничным взглядом, красивой, ухоженной бородой, черной с легкой проседью, неторопливой и уверенной походкой и хорошо поставленным баритоном. Он не производил впечатления ни фанатика, ни прожженного политика, готового ради своего интереса продать все и вся. Интересно, что же действительно привело его сюда – по сути дела, в стан врагов? Или не врагов все-таки?

Я вернулся на свое место. Наташи еще не было, но я и не рассчитывал, что она успеет обернуться так быстро. Старый Блехин-Хилебин наверняка угощает ее чаем, а еще пуще – разговором: начиная с определенного возраста у людей ослабевает контроль за речью и они становятся порой безудержно говорливыми; с этим приходится мириться, тем более что в болтовне этой нередко кроется любопытная информация.

Пока я делал такие умозаключения, президиум обосновался наконец на сцене, в зале установилась относительная тишина. Но мне здесь делать было больше нечего.

Я вышел на улицу. Огляделся. Все-таки Наташа могла бы и поторопиться. Я не могу маячить слишком долго. Наивно, конечно, думать, что меня на каждом углу поджидает снайпер; но и вызвать его не потребует у заинтересованных лиц много времени. Да черт бы побрал…

…Наташа возникла рядом, как только я стал чертыхаться. Она умела сдерживаться, однако, едва взглянув на нее, я понял: что-то пошло вперекос.

– Не здесь, – тихо предупредил я. – Улыбайся. Все в порядке – это должно быть на тебе напечатано самым крупным кеглем.

Она очаровательно улыбнулась; но в глазах был страх.

– Ты замерзла, – сказал я на том уровне громкости, на каком желающий мог бы без труда услышать. – Пойдем, выпьем по стакану вина – сейчас все равно начнется разъездная суматоха, снова перерыв до завтра.

Продолжая улыбаться, она кивнула.

– Еще секунду… – попросил я и бросился, чтобы не упустить отца Николая, которому тоже, видимо, малоосмысленная говорильня надоела, и он прошел, едва не задев меня краем своего облачения. Я успел проговорить:

– Ваше священство, если бы вы назначили определенный час…

Он недолго подумал:

– Если вас устроит – через полтора часа.

– Благодарю вас.

– Войдете через левый притвор.

– Я понял.

– Вы будете один?

– С секретаршей.

– Доверяете ей?

– Не имею оснований для противного.

– Хорошо. Я предупрежу.

– А что, у вас там тоже охрана?

Он усмехнулся:

– Политика и в храме остается политикой. Согласны?

Я вернулся к Наташе. Она, похоже, крепилась, чтобы выглядеть спокойной, но это обходилось ей дорого, и человек, упорствующий в любопытстве, смог бы без особого труда понять: с ней что-то стряслось, и это «что-то» не имело ничего общего, скажем, с находкой бумажника с десятком тысяч россов, евро или хотя бы долларов США.

– Идемте, Наташенька. – Я предложил ей руку, и она охотно оперлась на нее.

– Вечно твой чемодан мне мешает… – пожаловалась она.

– Это почти часть моего тела.

Она только пожала плечами.

В буфете было куда менее людно, чем в гардеробе. Я выбрал самый дальний столик. Приложив палец к губам, выудил из только что раскритикованного кейса детектор. Нет, столик, похоже, не был населен клопами, жучками и прочей живностью на молекулярных схемах.

– Теперь можно. Что случилось?

Она непроизвольно глотнула.

– Старик погиб.

Не было сомнений, о каком старике шла речь; но из давней привычки к уточнению терминологии я спросил:

– Бэ-Ха?

Ей понадобилась доля секунды, чтобы понять. Она кивнула.

– Спокойно, – сказал я. – Только спокойно. Тут не опасно. (Я вовсе не был в этом уверен, но не объяснять же ей всю ситуацию.) Задержи дыхание и приди в себя. Можешь закрыть глаза ненадолго. Я тут, рядом. Охраняю тебя. Не волнуйся. Тебе ничто не грозит. Ничто. Понимаешь?

Не открывая глаз, она слабо кивнула. Прошло с полминуты. Наконец она подняла веки и улыбнулась.