Навеки твоя - Мария Устинова

Хорошая новость.

— Куда ты? — я предложила ему кофе.

— По делу, — он подошел, поцеловал меня в щеку, а кофе поставил на стол. Верен себе. Такой пить не станет. — Утрясу с ментами вопросы с переездом. Скоро вернусь.

Он хлопнул дверью, заплакал ребенок, и я втянулась в будничную суету. За несколько дней мы обжились. Я докупила мелочей для кухни, привыкала к городу и к незнакомому воздуху. Кажется, в Ростове я пустила корни прочнее, чем мне казалось. Я все еще пугалась, когда думала, что эта жизнь на несколько лет. Зато мы вместе, живы и все хорошо…

Про Андрея я вспомнила, когда встретила на улице мужчину в пальто. Это был не он, конечно, но поднятый воротник с зябко намотанным шарфом мгновенно о нем напомнил. Цветущие каштаны, молочный шоколад, его кривая улыбка… Но чаще всего я вспоминала пустые и болезненные глаза Андрея в зале суда. Думала о нем каждый раз, когда видела молодых военных или мужчин с тоскливым взглядом и сигаретой во рту. Я проверила: его переправили в колонию в Заполярье.

Мне хотелось его увидеть. Там, на мосту, мы не обо всем договорили. Он остался моей необорванной нитью, тянущей в прошлое, связанный со мной, сыном… Я хотела знать, о чем он думал в тот момент. Хотела знать, почему не прыгнул, потому что видела — он хотел спровоцировать огонь группы захвата, только не стал. Может быть, это помогло бы отпустить его вместе с прошлым. А может, нет. Когда я заговорила об этом в первый раз, Эмиль отреагировал резко.

Это было за завтраком. Я покормила ребенка, сварила кофе и занялась омлетом. Омлет получился пышным, а кофе вкусным.

— Я хочу съездить к Андрею, — я поставила тарелку перед мужем и села напротив. — Ты не против?

Он читал что-то в телефоне и ошеломленно уставился на меня. Об Андрее мы не говорили. Эмиль ревновал меня. Не специально, но как-то само собой имя Андрей стало табу в нашей семье, даже если речь не о Ремисове. И я нарушила обет молчания первой.

— Против! — Эмиль взбешенно швырнул телефон на стол.

Я выдержала взгляд и пригубила кофе со сладким молоком. Черный в последнее время пить не могу.

— Извини, — ровно сказала я.

Ему нужно успокоиться. Я все понимаю. Эмиль быстро и без аппетита доел омлет.

— Зачем?

— Попрощаться, — он меня не поймет, черт возьми, но это правда, а Эмиль, прежде всего, именно ее любит. — Я хочу поговорить с ним.

Он не ответил, вернулся к своему телефону, допил кофе и ушел в комнату. Снова мы заговорили об этом через два дня. Эмиль все обдумал и успокоился.

— Можешь съездить. Короткое свидание. На полчаса.

— Спасибо, — представляю, чего ему это стоило.

Наверное, он меня и вправду любит. Злился, но разрешил. Пока утрясали бюрократические сложности, я настраивалась на поездку. Андрея не предупредили. Даже накануне отъезда, даже утром, когда меня мутило, а затем рвало в туалете кофе, выпитым на голодный желудок, я понимала, почему туда еду… Наверное, предчувствовала, что больше мы не увидимся. Сама такая возможность появится нескоро. Если бы он узнал, что я хочу его навестить в моем положении — отговорил бы. Это точно.

Эмиль не мог поехать со мной, «прикованный» браслетом к новому дому. Со мной поехал Алексей Юрьевич, замкнутый и злой. Ему очень не хотелось тащиться черт знает куда, но он не посмел ослушаться хозяина, сильно потрепанного, но пока не побежденного.

Тест я сделала утром в маленькой гостинице — перед тем, как пойти к Андрею. Самый простой, из ближайшей аптеки. Он показал две красивые, яркие полоски. Я прикусила губу, затем улыбнулась и сказала:

— Черт, — не понимая, что чувствую.

Недомогания были и раньше. Но какие из них вызвали жизненные сложности, а какие беременность, не знаю. Конечно, я уставала. Нервотрепка с ранением и арестом Эмиля, затем хлопоты, переезд… Я не считала дни. После родов и стресса их вообще стало трудно считать, цикл пошел вразнос. Серьезные подозрения появились пару дней назад.

Я представляла глаза мужа, когда говорю, а он спрашивает о сроке. Он такой человек — во всем хочет быть уверенным. Я пойму, о чем он подумает. У меня с обоими была близость практически в один день, когда я убежала от Андрея и столкнулась с Эмилем в пентхаусе. С мужем я не предохранялась. Андрей использовал защиту, но…

Когда я выбрасывала тест, у меня дрожали руки.

Я надела пальто, перчатки, сжала руки, пытаясь побороть внутреннюю неуверенность. Я хочу его увидеть, хочу узнать, как он, поговорить с ним в последний раз. И ужасно боюсь.

За воротами ко мне приставили охрану из сотрудников колонии — шесть человек. Они ничего не говорили, просто шли рядом. Я прошла досмотр, сдала телефон. Сердце вздрагивало, пока я двигалась по холодному коридору с темным полом, перегороженному решетками. На каждом шагу гремели засовы. Я бывала в тюрьмах, но это другое. Здесь воздух давил на плечи похуже могильной плиты. Андрея осудили на пожизненный срок. Слишком долго, чтобы помнить о воле.

Коридор закончился массивной дверью. Под ложечкой похолодело. Я остановилась, а когда дверь распахнули, резко подняла голову.

Андрей был там, в глубине комнаты. Отгороженный решеткой от остального пространства. Слишком опасный, чтобы держать его без цепей. Он стоял, опустив голову и смотрел в пол — куда-то в угол. На нем была черная одежда заключенного. Как только дверь открылась, он начал невнятно говорить:

— Ремисов, Андрей… — коротко и резко он называл цифры, перечисляя статьи, за которые отбывает наказание.

— Остановитесь! — оборвали его. — К вам пришли.

Только тогда он поднял глаза. Неживые, запавшие и черные. Он смотрел пусто, словно не узнавал меня. Безучастный к нам, но по жестким линиям исхудавшего лица, острым скулам видно, как ему плохо. Диковатый и чужой.

Это был шок.

В моих глазах и в глазах правосудия — это два разных человека. Наверное, это какой-то феномен психики. Нежелание смотреть правде в глаза. Виртуозная слепота человека, который в упор не видит реальность. Мое внутреннее «я» отрицало все, связанное с его преступлениями. И столкновение с реальностью, произошедшее сейчас, вызвало противоречивые чувства. Горечь, боль… Отрицание. Андрей все понял по моим широко распахнутым в немом изумлении глазам.

— Дина, — застонал он.

Но для меня Андрей так и останется парнем, который криво улыбался мне и дарил цветы. Защитником, а не злом. Я подошла к решетке, за которой скрывалось его лицо.

— Привет.

Он не хотел, чтобы я его таким видела. Переступил с ноги на ногу — как зверь на привязи. Я стояла почти вплотную, не отрывая от него взгляда.

— Подожди… Я кое-что привезла.

Я порылась в сумочке, нашла сигареты и отдала ему. Пачку, которую я купила на воле, забрали при досмотре. Эту пришлось купить здесь. Андрей жадно распечатал ее, прикурил и с наслаждением затянулся.