Вилы - Алексей Иванов

Ванька Чика-Зарубин, граф Чернышёв, с горстью казаков ускакал в Табынск, но Михельсон из Чесноковки послал туда драгун. Чика метнулся на Богоявленский завод компанейщиков. Уже смеркалось. Расхристанные беглецы набились в избу приказчика и потребовали браги. С горя они упились в дым и захрапели вповалку. Жена приказчика растолкала мужа и протянула ему вожжи: вяжи воров!

На рассвете в Табынске драгуны приняли у трясущегося приказчика сани-розвальни, в которых, как туши, были навалены связанные бунтовщики. Конвой повёз их Михельсону, а Михельсон не стал их казнить и отправил в Уфу. На переезде через потемневшую Агидель пленников хотели отбить башкиры, но конвой от них отстрелялся. В Уфе Чику заковали в цепи и отослали в Казань, оттуда – в Москву.

В Москве Чику терзал сам Степан Шешковский, «кнутобойца». Чика молчал. Его кинули в «покаянную камору», где в кромешной тьме горела только лампада перед иконой. Эта мера ломала любого упрямца. Но Чика не сломался. «Я не мог вообразить столь злого сотворения быть в природе», – признался Шешковский.

10 января 1775 года на Болотной площади Чике показали казнь Пугачёва. Едва палач поднял в руке голову Емельяна, Чику пихнули в карету и повезли в Уфу: Чику решили казнить на месте преступления. На поле йыйына у горы Кургаул возвели эшафот. 10 февраля Чика взошёл на помост и увидел Уфу на далёких холмах и ледяную Агидель, закрывшую глаза.

Золотой ларец, которым Екатерина наградила Уфу за верность

Чика-Зарубин бунтовал с Рождества 1772 года, со времён яицкого восстания против «регулярства». После разгрома на речке Ембулатовке Чика спрятал знамя повстанцев, а потом отдал его Емельяну. Чика был среди тех казаков, которые первыми присягнули Пугачёву на Таловом умёте. И любо, что напоследок он видит вольную Агидель, а не когтистые башни Кремля.

Отрубленную голову Ваньки Чики здесь же, на поле, насадили на кол лицом к Уфе. Но казаки Яика в смерть Чики-Зарубина не поверили. Уж они-то знали, что Чика спасся и под фамилией Зуморшеев дожил жизнь в скиту близ Бударинского форпоста.

«Салават» – не имя. Это боевой клич. У башкир каждый род имел свой клич. Табынцы в бою кричали «Салауат!». Юлай Азналин, старшина Шайтан-Кудейской волости, где жили табынцы, вырастил такого сына-воина, что детей потом запретили называть Салаватами.

Салавату Юлаеву исполнился 21 год. Отец его был богатым баем, и молодой Салават уже имел трёх жён – Амину, Маудию и Буран-бике, по другой версии – Гульназиру. В его юрте-тирме агукали два сынишки. Но мятежный дух повлёк Салавата на путь сэсэна Эренсэ. Пылкий Салават тоже стал и воином-батыром, и поэтом-сэсэном. Цветистые дастаны он складывал о любви к родине и к девушке Зулейхе, новой отраде его яростного сердца. А громовые песни-кубаиры Салават посвятит Пугачёву: «Емельян, батыр великий, будто лев разбушевался, смерч поднял по всей даруге…»

В начале пугачёвщины отца рядом с Салаватом не было. Юлай Азналин командовал башкирским отрядом, который в составе российских войск громил в Польше конфедератов – хотя конфедераты хотели от России примерно того же, что и башкиры. Башкиры бунтовали против порядков внутри империи, но всегда защищали внешние интересы державы. А Салават управлял волостью вместо отца.

Как и все старшины, в октябре 1773 года он получил приказ князя Уракова собрать воинскую команду и явиться на пристань Стерлитамак. Здесь князь Ураков формировал конный корпус из тысячи башкир, чтобы идти под Оренбург на Пугачёва. Салават привёл сотню всадников. Мятеж яицких казаков был ему чужим.

Памятник Салавату в городе Салават

Князь не знал, что в его войско затесался сын Кинзи Арсланова – Сляусин Кинзин. Сляусин говорил негромко, но правду можно и не кричать. От Агидели корпус направился к Московскому тракту. Башкиры скакали вразнобой и спорили. А на тракте в деревне Биккулово они столкнулись с казаками Чики и Овчинникова. Казаки шли бить генерала Кара. Башкиры озадачились: кому помогать – солдатам или казакам? Они мрачно засели в деревне и стали ждать, чья возьмёт. С победой вернулись казаки. И башкиры двинулись под Оренбург вместе с победителями.

Салават тогда был ещё одним из многих. Его угнетало, что отец оставил его блюсти порядок, а он оказался в стане бунтовщиков. Салават сел на коня и поехал сдаваться в осаждённый Оренбург. Казачий дозор пугачёвцев настиг изменника и пикой выбил из седла. Салавата привезли к Пугачёву на расправу. Так состоялось их знакомство.

Салават не заробел перед самозванцем и сказал о своих сомнениях честно. А Пугачёв поступил мудро – почесал башку под бараньей шапкой и послал Салавата к Кинзе. Кинзя налил две пиалы кумыса, «синего вина», и начал объяснять. Кинзя знал дела Юлая. Чем недоволен Юлай? Тем, что хитрые компанейщики завладели его землями. Зачем нужны эти земли? Пасти скот. Кто так заповедал? Аллах. Мусульманин-башкир должен бороться за Аллаха и за табуны. За веру и традицию. Вера и традиция – главные ценности любого нерусского народа России. А главные ценности казаков – справедливость и равенство. За это казаки Яика и воюют. Империя отнимает всегда самое главное. И у казаков, и у башкир. Потому яицкие казаки и башкиры – братья по обиде, им сподручнее сражаться вместе.

Кинзя дал Салавату отряд, и Салават смело рубился с оренбуржцами. Сабля врага рассекла ему лицо. Емельян произвёл Салавата в полковники и отправил в родные места лечиться. А заодно пускай Салават взбунтует свою волость. Салават поскакал домой. Копыта его коня дырявили первый снег. За грядами белых гор вторым ярусом громоздились гряды декабрьских облаков. Салават мог отказаться от Пугачёва, и никто бы его не покарал. Но он выбрал дорогу бунта, и на этой дороге третье столетие гремит башкирский боевой клич «Салават!».

Недостроенный мемориал на месте уничтоженной деревни Текеево

Деревня Текеево примостилась под хребтом Каратау. Салават начал собирать здесь войско. Но три брата Оптракова отказались идти в отряд, заперлись в своём доме, и тогда Салават сжёг их живьём вместе с домом. Именно это злодеяние потом на суде станет главным обвинением Салавату. А в Текеево из Польши вернулся отец – и одобрил дела и выбор сына.

После пугачёвщины русские власти уничтожат деревню Текеево. Жителей сгонят, их дома спалят, а верные властям муллы проклянут место деревни, чтобы здесь никто больше не поселился. Поляна Текеево, как поляна Сеянтуса, тайно станет национальным мемориалом. Лишь в конце XX века Текеево начнут отстраивать заново уже как музейную деревню, но дело не будет доведено до конца.