Дикая роза - Дженнифер Доннелли

– Невероятно! – восторженно произнес Шейми.

Он взял второй снимок, потом третий. Уилла снимала гору, ледник, облака, Ронгбук и жителей. Были снимки Лхасы и южного склона Эвереста, сделанные с непальской стороны. Шейми смотрел на улицы Катманду, на уличных торговцев и священников. На торговый караван, идущий через коварный перевал. На местную знать в национальной одежде. На застенчивых ясноглазых детишек, глядевших в аппарат из-под дверного полога.

Уилла неутомимо давала пояснения, рассказывая, при каких обстоятельствах сделан тот или иной снимок. Говорила о характере священника, которого она запечатлела смеющимся. О красивой жене мэра, о том, какая холодрыга была на перевале Зар-Гама.

Шейми интересовало, какой склон Эвереста удобнее для восхождения. Уилла считала, что южный, находящийся в Непале. Однако непальцы враждебно относились к попыткам людей западного мира подняться на их гору. Тибетцы были несколько гостеприимнее, поэтому, если кто-то из европейцев дерзнет подняться на Эверест, нужно из Дарджилинга добираться до Тибета и штурмовать северный склон.

– Ты представляешь? Первым достичь вершины Эвереста?! – воскликнул Шейми. – В Королевском географическом обществе все хотят, чтобы первопроходцами стали англичане.

– Тогда англичанам надо пошевеливаться. Германия и Франция тоже хотят быть первыми. Успех восхождения будет зависеть не только от подготовленности альпинистов, но и от подготовки самой экспедиции. Да и выносливость тоже важна. Понадобится надежный базовый лагерь и цепь промежуточных лагерей. Их устройством и оснащением должна заниматься половина участников экспедиции и шерпы. Раньше чем начнет сказываться горная болезнь, они спустятся вниз и будут отдыхать. А к вершине пойдет вторая половина – лучшие альпинисты. Лучшие и наиболее выносливые. Им нужно будет как можно быстрее подняться и столь же быстро спуститься. Добавь к этому погоду, ветер и температуру, которые должны им благоприятствовать.

Уилла показала места на северном склоне, которые, по ее мнению, наилучшим образом подходили для промежуточных лагерей. Шейми слушал, кивал и постоянно задавал вопросы. Такого воодушевления он не испытывал со времен его путешествия с Амундсеном. Шейми захватила сама идея восхождения на высочайшую гору мира. На краткий миг к нему вернулось счастливое состояние, знакомое ему по Африке, где они с Уиллой вместе путешествовали, устраивали привалы и обсуждали штурм Кили. Они были одним целым.

– Видишь темное пятно ниже седловины? – спросила Уилла, ткнув пальцем в очередной снимок. – До сих пор не могу понять: то ли это тень от проплывавшего облака, то ли трещина.

Шейми посмотрел на Уиллу, и его сердце защемило от любви к ней. Он жаждал ее тела, постоянно думая о близости с ней. Но еще сильнее он жаждал единства их душ.

Захваченный нахлынувшей тоской, Шейми отвернулся и взял самую первую фотографию.

– Какая красота! – прошептал он.

Уилла покачала головой:

– Нет, Шейми. Настоящей красоты этих мест ты не видел. Мои снимки – лишь бледное отражение. Черно-белые картинки, неспособные передать всего великолепия Эвереста. Если бы ты увидел собственными глазами. Жаль, что я не могу тебе этого показать и увидеть, какое у тебя будет лицо. Жаль… – Она вдруг замолчала.

– Что? Что случилось? – спросил Шейми.

– Нам ведь не суждено… увидеть Эверест вдвоем.

Шейми отвернулся. За окном быстро темнело. Наступал вечер. Нужно покидать номер, ехать в КГО, где он должен быть по долгу службы, а потом домой – к месту его принадлежности.

Словно уловив его мысли и чувства, Уилла прильнула к нему и тихо сказала:

– Нам надо это прекратить.

– Я бы прекратил… если бы знал как, – невесело рассмеялся Шейми.

– Это окажется искрой, упавшей на трут! – запальчиво произнес Черчилль. – Вряд ли кто-нибудь станет отрицать очевидное.

Его с энтузиазмом поддержали.

– В нашей власти раздуть эту искру или погасить ее! – с неменьшей запальчивостью возразил Джо. – Сейчас двадцатый век, а не десятый. Споры должны решаться на переговорах, а не на полях сражений.

– Правильно! Правильно! – послышалось в ответ.

Джо находился в одной из частных гостиных «Реформ-клуба», штаб-квартиры либеральной партии. Он любил бывать в этом старом почтенном здании с мраморным полом, зеркалами, галереей на манер итальянских палаццо и удивительно красивой стеклянной крышей. Бывая здесь, он неторопливо любовался убранством многочисленных помещений, рассматривал портреты прежних руководителей партии вигов и наслаждался тишиной здешней богатой библиотеки, листая увесистые фолианты.

Однако сегодня мысли Джо были далеки от восхищения архитектурой клуба.

Несколько часов назад в Сараево были убиты наследник австро-венгерского престола эрцгерцог Франц Фердинанд и его супруга. Убийцей августейшей пары оказался молодой сербский националист по имени Гаврило Принцип.

Известие о гибели эрцгерцога взбудоражило обе палаты британского парламента. День прошел на редкость отвратительно. В публичном заявлении правительство пообещало спокойный и взвешенный ответ на это тревожное событие, а в кулуарах предпринимались отчаянные попытки не дать разгореться международному конфликту. Австро-Венгрия немедленно потребовала от Сербии провести расследование. Германия воспылала гневом, пообещав без промедления прийти на помощь своей поруганной соседке. Сэр Эдуард Грей, министр иностранных дел и министр по делам Содружества, спешно отбыл из Лондона с миссией весьма деликатного свойства.

К одиннадцати часам вечера премьер-министр собрал в «Реформ-клубе» членов кабинета и небольшую группу ведущих парламентариев других партий, чтобы обсудить дальнейшие шаги в отношении Австро-Венгрии, Сербии и Германии.

– Сараево – предлог, который Германия уже давно ищет, – гремел Черчилль. – Ей-богу, кайзер обязательно им воспользуется. Он двинет войска на Францию, подмяв по пути Бельгию. Мы должны немедленно и в недвусмысленных выражениях уведомить Германию, что не потерпим ее вмешательства в случившееся.

– А может, подождем, пока они не объявят о своем намерении вмешаться? – спросил Джо.

Его вопрос был встречен смехом и оживленными возгласами.

Уинстон дождался, пока собравшиеся не успокоятся, затем сказал:

– Уважаемого члена палаты от Хакни внезапно поразила слепота. Он не в состоянии увидеть последствий промедления.

– Да, их я не вижу, – ответил Джо, – зато вижу последствия поспешных действий. Я вижу последствия скоропалительных, непродуманных ответов, когда нужно проявлять терпение и воздерживаться от эмоций. А еще я вижу последствия насильственного втягивания Германии в войну, которое обернется сотнями и тысячами погибших англичан.

– Надо же, какая прозорливость! А вот я вижу совсем другое. Поверженную Австро-Венгрию, спасенную Бельгию. Вижу французских женщин и детей, бросающих цветы под ноги наших бравых парней.