Обмани меня дважды - Мередит Дьюран

Аластер отвернулся. Оливия явно взяла себя в руки – она приосанилась, подняла голову. Она не будет умолять его. Даже ее глаза перестали молить. Она просто смотрела на него – решительная, готовая услышать его вердикт.

Аластер протянул вперед руку. Ее губы приоткрылись. Она схватила его за пальцы, и он рывком поднял ее – так просто. Оливия, конечно, не пушинка, но не такая тяжелая, как должна бы быть. Ее кости должны быть сделаны из железа, иначе что же еще поддержит ее смелость? Которая может пристыдить генералов. Императоров. Профессиональных пиратов.

Если кто и может сломать ее волю, так это он. А не Арчибальд чертов Бертрам.

Аластер вывел ее из камеры, мимо промолчавшего колокольчика, и повел по коридору. В караульном помещении начальник тюрьмы собирался играть в карты с одним из своих головорезов. Завидев Аластера, тюремщик встал.

– Как же так, ваша светлость? Что это такое? Эта женщина – узница Короны…

Аластер уронил руку Оливии, не обращая внимания на то, что ее пальцы хватались за него, что ему пришлось отдернуть ее руку, чтобы выступить вперед. Что-то в его груди дрогнуло, когда он почувствовал, что она так близко подступила к нему. Это совсем на нее не похоже.

– Эту женщину задержали без оснований, – заявил он. – Пистолет у нее был мой, она несла его на починку.

Тюремщик вспыхнул.

– Ничего себе, история! – воскликнул он.

Аластер ощутил, как его губы искривились в какой-то странной улыбке. Начальник тюрьмы отступил на шаг.

– Вы сомневаетесь в моих словах? – спросил герцог.

Тюремщик вопросительно посмотрел на своего приятеля, но тот сделал вид, что полностью поглощен перетасовкой карт.

– Я… Возможно, вам неизвестно, ваша светлость… Но эта женщина занята очень нехорошим делом – она шантажирует лорда Бертрама…

– В самом деле? Вы хотите сказать, что Бертрам, состоящий в кабинете премьер-министра, обманут служанкой другого джентльмена?

Тюремщик неловко переступил с ноги на ногу.

– Такие подробности мне неизвестны, но в обвинении…

– Да, вам надо будет непременно прочитать его. Думаю, газеты будут счастливы его напечатать. Какая любопытная забава! Пожалуй, весьма нелепая для Солсбери. Но только члену парламента следует сообщить об этом, прежде чем весь Лондон начнет смеяться над тем, какого дурака он свалял. Вы сами известите его об этом или это сделать мне?

Начальник тюрьмы издал несколько невнятных звуков. Наконец он выдавил:

– Да это шантаж!

– Правда? – Аластер разглядывал собственные ногти. – А я-то предполагал, что шантаж по крайней мере требует разбитого лица. – Он поднял глаза. – Или мою горничную избили без причины?

– Возможно… была совершена какая-то ошибка. Она болталась в том месте, где преступник назначил встречу… Хотя, возможно, это просто совпадение.

– Вот с бароном это и обсудите. А пока… – Аластер приподнял одну бровь. – Прочь с дороги!

Начальник тюрьмы сглотнул и чуть сдвинулся в сторону, освобождая им выход на улицу.

В караульном помещении Марвик смотрел на начальника тюрьмы, как хищник смотрит на какую-то новую пищу. Его улыбка должна была обнажить клыки. Но как только они вышли из тюрьмы, он вновь стал самим собой. Молча усадив Оливию в карету, он в мрачной тишине устроился на противоположном сиденье.

Оливия смотрела в окно, потому что попросту не знала, какими глазами смотреть на него. Целых четыре дня она пестовала своей гнев на герцога. Но как только он вошел в камеру, все ее усилия пошли прахом. Он спас ее. Как она может снова разбудить свое чувство обиды? Прежде Оливия думала о том, каково это – иметь такого друга, как герцог. Теперь она знала, что это означает свободу – в буквальном смысле слова. Герцог Марвик мог вытащить человека из Ньюгейта с такой же легкостью, с какой другой мог обрушиться с угрозами на нищего за то, что тот занимает место на тротуаре.

Оливия смотрела на суету дневного транспорта. Как странно, что солнце на небе все еще светит! Ей казалось, что она пережила целое столетие, а то и больше, сплошного кошмара, с тех пор как она утром вошла в Сент-Джеймс. Оливия прикоснулась к щеке – та была горячей и мягкой.

– Вот. – Марвик пересел на ее сиденье, взял ее за подбородок и повернул его к свету. От близости и смелости герцога она замерла.

Оливия еще не совсем забыла о том, как он прикасался к ней в спальне. Если он сделает это еще раз, – черт с ней, с благодарностью! – Оливия ударит его.

Но через мгновение он отпустил ее и вновь сел на свое место.

– Да, это отвратительно, – спокойно промолвил он. – Палкой били?

– Всего лишь кулаком.

Всего лишь. Она поежилась. Оставаясь на месте, Марвик рассматривал Оливию. Он был слишком широкоплеч и длинноног, чтобы им обоим хватало места. Его бедра касались ее бедер, его колено упиралось в ее грязные юбки. Потому что за каждый дюйм, который она ему уступала, он, без сомнения, намеревался отвоевать милю.

Впрочем, Оливии нравилось чувствовать его тело рядом со своим. Это не было желанием – для этого она слишком измучилась. Но герцог высок, силен, он обладает властью – из такого человека получается очень хороший щит. Защитник… Оливия попыталась остановить поток мыслей. Он не рыцарь. Но он спас ее из тюрьмы, так что на некоторое время она позволит ему толкать себя, как ему вздумается.

При повороте карета накренилась на бок. Выглянув в окно, Оливия увидела удаляющиеся контуры пивной «У Суона и Эдгара». Но в дом Марвика надо ехать другой дорогой!

– Куда мы направляемся? – спросил она.

– Вы скоро узнаете. Они говорили, что вы целились в них из моего пистолета. Это правда?

– Нет, конечно! – Оливия и не знала, что полиция может быть такой жестокой. Она ожидала Бертрама возле дома птичника в парке Сент-Джеймс. К ней подошел пожилой полицейский и ударил ее по лицу. – Они не сказали ни слова. Они даже не спросили моего имени. Они смотрели на меня, угрожали, и я ощутила… – Она нервно усмехнулась. – А потом, неожиданно…

– Бертрам, должно быть, выдал им какую-то награду.

Так он теперь верит ей? Оливия ощутила, как ее охватывает чувство облегчения, и она сразу ослабла, словно опустилась в горячую ванну.

– Да, думаю, вы правы. – Как чудесно, что наконец появился кто-то, кто понимает если и не все, то достаточно для того, чтобы разглядеть самые черные вещи. Наконец она не единственная, кто видит их.

Но когда Оливия повернулась к Аластеру и увидела его выражение, охватившее ее облегчение тут же испарилось. В его лице не было ни капли симпатии. Ни откровения, ни понимания. Он смотрел на нее так, как кошка наблюдает за мышиной норкой – прищурив глаза, составляя свои мрачные планы.