Дом голосов - Донато Карризи

Сквозь ветровое стекло Джербер увидел, как на горизонте показался дом. В пламенеющих лучах рассвета казалось, будто он все еще горит. Теперь это уже были развалины на вершине холма, оплетенные плющом и осененные двумя высокими кипарисами. Чтобы добраться туда, Джерберу пришлось девять километров ехать по бездорожью.

Он остановил машину, вышел, огляделся. Вокруг простирались пустынные сиенские поля. Но больше всего его поразило абсолютное отсутствие звуков.

Птицы не пели, приветствуя новый день, ветерок не ласкал скудную зимнюю растительность. Воздух был неподвижным, тяжелым. Само место навевало мысли о смерти.

Он зашагал по тропинке, огибавшей дом, точно не зная, где искать. Но, случайно потупив взгляд, обнаружил окурок «Винни». Потом второй, третий. Целая цепочка. Пьетро пошел по этим следам, не зная, куда они приведут.

Под одним из кипарисов валялась пустая пачка, знак того, что Ханна была здесь. Теперь Пьетро Джербер знал, где копать.

Он специально взял с собой лопату и теперь вонзал ее в землю, скованную утренним заморозком. Работая, думал снова и снова над тем, что случилось здесь той ночью, когда Ханну Холл забрали от родителей. Как чужие с лиловой вдовой во главе оцепили дом, как Томмазо устроил пожар, хотел отогнать их, но также и отвлечь, чтобы вся семья успела спрятаться в каморке под камином из песчаника; как Мари дала водичку для забывания дочери, которую не желала от себя отпускать.

На глубине где-то в метр лезвие лопаты стукнулось обо что-то.

Джербер спустился в яму, намереваясь закончить раскопки вручную. Среди комьев земли нащупал предмет, очертаниями напоминавший деревянный сундук. Ханна была права: длина его не превышала трех пядей. Прежде чем выкопать его окончательно, Пьетро протер крышку ладонью и обнаружил имя, которое Томмазо вырезал раскаленным зубилом.

АДО.

Сундучок был запечатан смолой. Психолог принялся ключом выковыривать ее из паза. Закончив, помедлил несколько секунд, чтобы перевести дыхание. Потом сорвал крышку.

Послышался плач младенца.

Джербер потерял равновесие, завалился назад, больно стукнулся спиной. Ужас объял его, пронизал с головы до пят.

Плач затихал, превращаясь в глухой, дребезжащий хрип. Тогда Джербер снова подошел к яме, чтобы получше рассмотреть.

В сундуке лежал не ребенок, а большой пупс.

Кукла, у которой внутри был механизм, воспроизводящий плач младенца. Чего еще было ожидать, учитывая то, что увидела Ханна, когда Черный и его «детки» открыли сундук в надежде найти несуществующее сокровище. Ханна уверяла, что Адо казался живым, что смерть не затронула его.

Что же значит вся эта история?

Он вернулся к машине, потрясенный, растерянный. Укрылся в салоне, но не сдвинулся с места. Сидел, уставившись в пустоту; казалось, даже сердце вот-вот перестанет биться.

Его привел в чувство звонок сотового.

Пусть себе звонит, подумал он, решив, что это Сильвия. Ему хотелось услышать голос жены, но в данный момент он не нашел бы слов, чтобы все ей объяснить. Звонок прервался, и вокруг снова воцарилась тишина. Но потом повторился, настойчиво. Тогда Джербер взял смартфон в руки, намереваясь отключить звук.

И замер, ибо на дисплее обозначился номер Терезы Уолкер.

— Ну, как съездили? Все получилось? — спросила коллега голосом Ханны Холл.

— Адо — кукла, — проговорил он.

— Адо — призрак, — поправила Ханна.

— Прекратите, привидений не бывает, — резко оборвал ее Пьетро, хотя слова с трудом выходили из пересохшего горла. Джербер не понимал, почему Ханна так упорно изводит его. Чего она добивается?

— Вы уверены? — спросила она вкрадчиво. — Есть много необъяснимых явлений, связанных именно с тем, что мы изучаем: с человеческой психикой. — Она сделала эффектную паузу. — Призраки часто скрываются в нашем сознании…

Чего хотела от него эта женщина? Почему по-прежнему притворялась доктором психологии?

— Пройдите сеанс гипноза, — продолжала она как ни в чем не бывало. — Гипноз — путь, открытый в неведомое. Одни хотят его пройти, другие уклоняются, не зная, что или кто ждет их там, внизу, и страшась этой неизвестности.

Джербер собирался уже сказать, что с него довольно этой клоунады, но Ханна снова перебила его:

— Чего ваши пациенты боятся больше всего?

— Что не сумеют проснуться, — ответил он, сам не зная, зачем продолжает игру.

— И как мы их успокаиваем?

— Говорим, что сумеют сделать это в любой момент, все зависит только от них. — Этому Джербера научил синьор Б.

— Вы когда-нибудь подвергались гипнозу? — спросила женщина, окончательно выбив его из колеи.

Джербер разозлился:

— При чем здесь это?

— Улестителя детей никогда не убаюкивали в детстве? — поддела его Ханна.

Тут Пьетро Джерберу показалось, будто в телефоне звучит, искаженная расстоянием, мелодия со старой пластинки «Простые радости». Он сдался.

— В мой девятый день рождения отец провел со мной сеанс.

— Зачем он это сделал? — невозмутимо осведомилась Уолкер.

— То был подарок.

Я не могу тебе это объяснить, Пьетро, это слишком сложно. Но однажды ты сам поймешь, обещаю.

— Отец уложил меня в лесу и сам лег рядом: мы тихо лежали бок о бок, любуясь небом в белых облачках и блестящих звездочках.

Возможно, ты когда-нибудь меня за это возненавидишь, однако надеюсь, что нет, — сказал отец. — Дело в том, что мы с тобой одни на свете, а я не смогу жить вечно. Прости, что выбрал такой способ, но иначе у меня не хватило бы духу. И потом, так будет правильно.

— Каким было тайное число вашего отца? — вдруг спросила Ханна Холл.

Пьетро заколебался.

— Смелей, доктор Джербер: пришло время назвать его, иначе вы никогда не узнаете, какой подарок припас для вас отец.

У гипнотизера больше не было сил.

— Когда отец говорил с вами, взгляд его был уже направлен в другие пределы: то число — из потустороннего мира, — настаивала Ханна.

Джерберу пришлось заново пережить ту сцену. Синьор Балу что-то шептал, но из-за кислородной маски было не понять, что именно. Тогда он приблизился, и отец с усилием повторил то, что сказал. Откровение тяжелым камнем легло на сердце молодого Джербера. Не веря своим ушам, потрясенный, Пьетро отстранился от умирающего отца. Он и вообразить не мог, что тот выберет именно такой момент, чтобы доверить столь ужасную тайну. Это ему показалось нелепым, неуважительным. Это ему показалось жестоким. В момент последнего прощания не сожаление увидел Пьетро в глазах синьора Балу, но облегчение. Облегчение безжалостное, эгоистичное. Отец — самый кроткий из всех известных ему людей — избавился от своего секрета. Теперь эта тайна досталась Пьетро.