Брянский капкан - Александр Харников

Где эти шесть недель, я вас спрашиваю?! Война длится уже почти год, а победы как не было, так и нет! Более того, русские наносят нам один сокрушительный удар за другим, а вы ничего не можете с этим поделать. Дошло уже до того, что вас бьют даже не зимой, когда на стороне нашего врага морозы, метели и снега, а летом, когда условия для действий германских войск просто идеальны. Зачем вы тогда мне нужны? Не лучше ли будет сорвать с вас погоны и отправить на Восточный фронт рядовыми в штрафные подразделения? Я знаю, что Сталин отстранил, разжаловал и расстрелял несколько самых тупых своих генералов. Так почему же вы думаете, что я, фюрер германской нации, должен действовать по-иному? Ваша жизнь сейчас не стоит и ломаного пфеннига!

Геринг чуть заметно вздрогнул и покрепче сжал в своей широкой как блин ладони рейхсмаршальский жезл. Понятно было – кто так настроил фюрера и подсунул ему эти проклятые газеты. Конечно же – это Мартин Борман, интриган, хитрый, как лиса, и ядовитый, как змея. К тому же он не несет никакой ответственности за обстановку на фронтах, и поэтому может по полной программе оттоптаться на Гиммлере, высшем генералитете и заодно на нем, Германе Геринге. Интриги в руководстве НДСАП и Третьего рейха – это святое. В свое время так сгинули Рем и Штрассер. А теперь он пытается подсидеть его, Геринга, и Гиммлера.

Заметив его движение, Гитлер оставил в покое изрядно напуганных генералов и повернулся в сторону Геринга.

– А где были ваши прославленные асы, Геринг? – выкрикнул он, впрочем, уже частично выпустив пар. – Почему они не смели прорвавшиеся большевистские орды одним могучим бомбовым ударом?

– Мой фюрер, – выпятив грудь, увешанную орденами, ответил Геринг, – в районе Брянска большевики скрытно сосредоточили крупное авиационное соединение, укомплектованное большим количеством новейших истребителей с мощным пушечным вооружением. Наши асы отважно дрались, но не смогли преломить ситуацию в свою пользу. В критические моменты в воздухе появлялись самолеты-убийцы и переламывали ход сражения в пользу русских.

В результате ожесточенных боев действующее в полосе группы армий «Центр» воздушное командование «Восток» понесло значительные потери в самолетах и опытных экипажах, после чего некоторые бомбардировочные группы оказались полностью уничтоженными…

– Плохо, Геринг, очень плохо, – сказал Гитлер и вытер рукой взмокший лоб, – но они хотя бы не бежали и не сдавались в плен, а дрались, как это и подобает воинам-арийцам.

За вспышкой гнева и истерикой у фюрера последовал отходняк. При этом Геринг благоразумно умолчал о бомбах, сброшенных в панике пилотами люфтваффе на свои войска. Ну, честное слово, с кем не бывает.

Гитлер же тем временем, выпив крупными глотками стакан минеральной воды, поданный ему испуганной секретаршей, обвел взглядом присутствующих и махнул рукой.

– Господа генералы, – уже спокойным голосом произнес он, – я хочу знать – что же все-таки произошло?

– Мой фюрер, – ответил пришедший в себя Кейтель, поняв, что гроза миновала, – основная наша проблема заключалась в том, что Абвер не смог заблаговременно вскрыть подготовку противника к наступлению на Брянск. К тому же наше внимание было отвлечено ожесточенным натиском на нашу укрепленную линию на Орловском направлении, в результате чего туда и были направлены все наши резервы. Кроме того, наша разведка не смогла предупредить нас о появлении на фронте нового русского танка, вооруженного длинноствольной 8,5-сантиметровой пушкой. Наши танкисты предполагают, что это танковая версия русского зенитного орудия 52К.

«Опять этот Канарис! – подумал про себя Гитлер. – Ну, ничего – пусть только он закончит с Британией, и уж тогда я спрошу с него за всё. А пока… пока ему вредно волноваться – еще напортачит с англичанами».

– Ладно, Кейтель, – устало махнул рукой Гитлер, – как вы теперь намерены восстанавливать положение?

– Мой фюрер, – сказал Кейтель, – если мы сейчас предпримем попытки восстановить положение в районе Брянска и Орла, то это потребует привлечения сил и средств, уже выделенных для осуществления плана «Блау», что приведет к распылению сил и поставит под угрозу сроки и выполнение задач всей летней кампании этого года. Не стоит забывать, что мы и так уже понесли значительные потери, на восполнение которых потребуется отвлечь значительную часть наших резервов, которые и без того немногочисленны. Те части 2-й танковой армии, которым удалось вырваться из окружения, понесли большие потери в людях, а также утратили всю технику и тяжелое вооружение…

– Что вы имеете в виду, Кейтель? – недовольно спросил Гитлер. – Я вас не понимаю.

– Мой фюрер, – сказал Кейтель, – дело в том, что за год войны с большевиками наши невосполнимые потери в людях составили более полутора миллионов солдат и офицеров, в то время как в строй мы смогли поставить не более полумиллиона. Разгром 2-й танковой армии лишь усугубил это положение, увеличив наши потери.

Большевики за то же время потеряли три миллиона солдат. Но за счет мобилизации их армия выросла на семь миллионов. Для восполнения потерь нам срочно нужно где-то взять один-два миллиона солдат, которых у нас нет. И это не считая уже привлеченных к боевым действиям на Восточном фронте румын, итальянцев, словаков, финнов и венгров.

– И что вы мне предлагаете? – все более и более раздражаясь, спросил Гитлер. – Поставить в строй немецких женщин?

– Мой фюрер, – сказал Кейтель, зажмурившись, словно перед броском в холодную воду, – я предлагаю привлечь к борьбе на Восточном фронте французов, бельгийцев, голландцев и прочих датчан. Не добровольцев, как сейчас, а тех пленных, которые уже сидят в наших лагерях.

– Этих трусов? – брезгливо сказал Гитлер. – Ведь даже сотня французов не стоит одного немецкого солдата.

– Но, мой фюрер, – сказал Кейтель, – зато, в отличие от немецких солдат, нам будет их не жалко, и мы сможем посылать этих трусов на самые опасные участки фронта, на верную смерть, сберегая арийскую кровь.

– А ты что скажешь об этом, Генрих? – спросил Гитлер, повернувшись к Гиммлеру.

– Мы можем пообещать этим лягушатникам, что выжившие и проявившие героизм в бою будут признаны полноценными арийцами, сохранившими в себе кровь франков, – ответил тот, – и позаботиться о том, чтобы таковых оказалось как можно меньше. В конце концов, слово, данное им, – ничего не стоит.

– Не знаю, Генрих, не знаю, – с сомнением покачал головой Гитлер, – мне кажется, что этих трусов уже не переделать. Впрочем, займись ты этим сам. Думаю, что у тебя это получится лучше, чем у любого другого. Замену на должность командующего группой армий «Центр» мы тебе найдем. Браухич, Лист или фон Лееб – над этим надо еще подумать. Чем больше лягушатников ты сможешь загнать на Восточный фронт, тем лучше. Пусть они льют кровь вместо немецких солдат.

Немного помолчав, Гитлер закатил глаза вверх и патетически изрек:

– И помните, господа генералы, главное в летней кампании этого года – это наступление на Кавказ. Без нефти нам войну не выиграть. Сегодня я снова послушаюсь вас, Кейтель. Но молитесь, чтобы мы не вернулись к такому разговору еще раз.