Имя мне - Красный - Орхан Памук

Вторая сцена должна быть выполнена с тем вниманием к композиции, которое художники проявляют, рисуя торжественные церемонии во дворце, заседания дивана или прием европейских послов, и с достойной Бехзада тонкостью, ибо в этот рисунок нужно привнести оттенок шутливости и даже насмешки. Итак, кадий-эфенди одной рукой гневно отвергает протянутую ему взятку, другой же стыдливо прячет мои венецианские золотые в карман, – и на том же рисунке мы видим итог: на месте ускюдарского кадия сидит его помощник-шафиит Шахап-эфенди. Хитрые художники знают, как разметить страницу, чтобы показать на одном рисунке целую череду событий. И тогда всякий, кто увидит, как я даю взятку, а потом обнаружит на том же рисунке помощника кадия, который сидит, поджав ноги, на подушке своего начальника, сразу поймет, даже если не прочитал еще нашу историю, что кадий-эфенди, опустив в карман два золотых, немедленно уступил свое место помощнику-шафииту, чтобы тот развел Шекюре.

Третья сцена происходит в том же месте, однако на этот раз, рисуя узор из ветвей на стене, художник должен изобразить их в китайском стиле, гуще переплетенными и раскрашенными в более темный цвет, а над головой помощника кадия поместить любопытные разноцветные облака, чтобы было понятно: в истории нашей есть место плутовству. Имам и его брат (они появлялись перед помощником кадия по очереди, но на рисунке их нужно изобразить вместе) рассказали, что муж несчастной Шекюре пропал на войне четыре года назад, что в отсутствие мужа бедняжка терпит нужду, а ее дети плачут от голода, что никто не хочет стать отцом сиротам, ибо их мать считается замужней, и что, наконец, по той же причине никто даже не соглашается дать ей денег в долг без разрешения мужа. Обо всем этом они поведали так прочувствованно, что даже глухие стены, казалось, должны были разрыдаться и немедленно развести Шекюре, но жестокосердный помощник кадия остался невозмутим. Выслушав свидетелей, он спросил, кто у Шекюре опекун. После небольшого замешательства я сказал, что жив ее отец, уважаемый человек, не раз возглавлявший посольства нашего султана в Европу.

– Пока он сам не явится, никакого развода не будет, – заявил помощник кадия.

Тогда я с некоторым волнением стал объяснять, что Эниште-эфенди болен и вот-вот умрет, что его последнее желание – при жизни увидеть дочь разведенной, а я действую по его поручению.

– Вот разведу я ее – и что дальше? – ворчливо осведомился помощник кадия. – Почему это, хотелось бы знать, умирающему не терпится развести дочь с мужем, который и так уже давным-давно пропал на войне? Хотя если у него на примете есть достойный жених, тогда я еще понимаю – будет на кого дочь оставить.

– Есть такой человек, эфенди, есть.

– Кто же он?

– Я!

– Ну и дела! – удивился помощник кадия. – Ты же доверенное лицо ее опекуна! Кто ты таков, чем на жизнь зарабатываешь?

– Служил в восточных вилайетах письмоводителем и дефтердаром у разных пашей. Написал историю войн с персами, которую собираюсь преподнести султану. Разумею в книжном деле и искусстве миниатюры. Сгораю от любви к этой женщине уже двенадцать лет.

– Она тебе родственница?

Мне вдруг стало настолько не по себе оттого, что я, вынужденный заискивать перед помощником кадия, должен буду сейчас, неожиданно для себя, выложить ему, словно на поднос, историю своей жизни, что я молчал и никак не мог дать ответ.

– Ты не красней, как редиска, а отвечай. Иначе не разведу!

– Она дочь моей тети.

– А, понятно. Ты сможешь сделать ее счастливой?

Задавая этот вопрос, помощник кадия сделал неприличное движение, которое художнику изображать не надо. Достаточно показать, как я покраснел.

– Доход у меня хороший.

– Что ж, будучи последователем шафиитского мазхаба, я не вижу никаких препятствий для того, чтобы развести несчастную Шекюре, муж которой четыре года не возвращается с войны, – объявил помощник кадия. – Я ее развел. Теперь, даже если ее муж вернется, он не будет иметь на нее прав.

На следующем рисунке, четвертом, должно быть показано, как помощник кадия берет перо и послушными его воле черными чернилами вносит в книгу запись о разводе, а потом вручает мне скрепленную печатью бумагу, извещающую, что моя милая Шекюре отныне вдова и нет никаких препятствий, мешающих ей хоть сегодня снова выйти замуж. Светозарное счастье, царившее в тот миг в моей душе, вряд ли можно будет выразить на рисунке, даже если окрасить стены суда в красный цвет или обвести всю сцену кроваво-красной рамкой. Перед дверями суда, прослышав о том, что кадия сегодня заменяет помощник, уже собрались мужчины, желающие развести своих дочерей и сестер. Я быстро пробрался через толпу и пустился в обратный путь.

Вместе с моими спутниками мы пересекли Босфор и поднялись в квартал Якутлар, но там я отделался от понятливого имама-эфенди, который вызвался было поженить нас с Шекюре, и от его брата. Понимая, что каждый встречный будет завидовать моему невероятному счастью и из зависти начнет строить против меня козни, я быстрее побежал к дому Шекюре. По крыше весело скакали вороны – как они узнали, что в доме мертвец? Мне не давала покоя мысль о том, что у меня нет возможности вдоволь погоревать о смерти Эниште, что я не могу даже поплакать, – однако по накрепко закрытым ставням и калитке, даже по виду гранатового дерева я сразу понял, что все хорошо.

Внутренний голос подсказывал мне, что действовать надо быстро. Я схватил с земли камень и бросил его в калитку – промахнулся! Тогда я бросил камень в дом и попал по крыше. Разозлившись, я обрушил на дом целый град камней. Наконец открылось окно – то самое окно на втором этаже, в котором четыре дня назад, в среду, я увидел из-за ветвей гранатового дерева Шекюре. В окне показался Орхан, затем я услышал голос ругающей его Шекюре и тут же увидел ее саму. Мы с моей красавицей обменялись быстрым взглядом. Как же она мила, до чего же красива! Дав мне знак подождать, Шекюре закрыла ставни.

Времени до вечера было еще много. Преисполненный надежды, я ждал в пустом саду, восхищаясь красотой деревьев, грязной улицы и вообще всего мира. Вскоре пришла Хайрийе, одетая не как служанка, а как госпожа. Не приближаясь друг к другу, мы укрылись за смоковницами.

– Все в порядке, – известил я и показал бумагу, выданную мне в суде. – Шекюре разведена. С имамом из соседнего квартала… – Я должен был сказать «договорюсь», но сказалось другое: – Я уже договорился. Передай Шекюре, чтоб готовилась к свадьбе.

– Шекюре-ханым желает, чтобы было свадебное шествие – пусть скромное, но было. Кроме того, она хочет пригласить соседей на свадебное угощение. Мы приготовили котел плова с миндалем и курагой.

Она бы с удовольствием рассказала, что они еще настряпали, но я прервал ее:

– Если свадьба примет такой размах, Хасан и его люди прознают о ней и нападут на нас. Тогда свадьбу признают недействительной, и мы ничего не сможем поделать. Все наши хлопоты окажутся напрасными. К тому же мы должны опасаться не только Хасана и его отца, но и одержимого шайтаном убийцы Эниште-эфенди. Вам не страшно?