Встреча от лукавого - Алла Полянская

Я забрала ее из школы, привезла домой и накормила. Не мог же Петька в первый день отпрашиваться, а я ушла, никто и не спросил, куда. Я же творческая личность, решила пройтись – значит, так надо. Тонька понятливая, я оставила ей кучу всяческих вкусняшек, чтобы она могла, проголодавшись, перекусить. А вечером Петька соорудит ужин. Может, как раз сейчас готовит, и Тонька хочет зазвать меня к ним в гости.

– Лина!

Тонька плачет, голос ее прерывается.

– Тонь, что случилось? Почему ты плачешь?

– Папа лежит около подъезда… там люди, и полиция приехала, и «Скорая». Я в окошко выглянула, а он не встает, Лина!

– Сиди дома, я сейчас приеду.

Ужас взметнулся во мне, ноги и руки вдруг ослабели, и темные пятна перед глазами стали видны гораздо лучше. Нет, меня ждет Тонька, я не имею права расклеиваться.

– Дай сюда.

Ольга выдирает у меня из рук трубу.

– Тоня, я подруга Лины, меня зовут тетя Оля. Сейчас к тебе дядя Костя приедет, помнишь его? Ну вот, он приедет, и ты впустишь его. Сможешь сама дверь открыть? Отлично, ты смелая девочка. Нет, Лина не может приехать, она только что во дворе ударилась головой о трубу, в темноте наткнулась. Жди дядю Костю.

Отдав мне телефон, она вышла из гостиной, а я легла на старый диван и закрыла глаза. Я даже плакать не могу. И не буду. Тьма не получит меня. Не сейчас.

Петька сидит на стуле, с которого я перебралась на диван. Тонька все перепутала с перепугу, Петька – вот он.

Когда-то давно мы с братом любили бродить по городу вместе. Не то чтобы у нас не было друзей, просто лучшими друзьями друг для друга были мы сами. И мы исходили и изъездили город вдоль и поперек. У нас были свои разговоры, свои понятные только нам шутки и общие воспоминания. Я знала, что это не изменится, мы всегда будем друг у друга, что бы ни случилось.

Я ошибалась.

Потому что Петька лежит на кровати, подключенный к аппаратам, которые даже дышат за него. У меня в руке Тонькина ладошка, маленькая и хрупкая. Я взрослая, я – ее каменная стена и ее опора сейчас. Только я для этого совсем не гожусь, мне самой бы не помешала опора.

– Лина.

Я зря покупала новые шмотки и собиралась посетить салон красоты. Я все равно напялила свое этническое пальто, потому что в нем мне уютно, и вывеска у меня все та же, и голова перевязана, как у раненого партизана, и голос не улучшился.

А Матвей весь из себя красавчик. Даже я понимаю, что одет он стильно и дорого. Он приехал ко мне, думая, что я какая-то принцесса, а я старше его на три года, и морщины под глазами никуда не делись, а на шее синяки желтого цвета. Глупо даже называть их синяками.

– Лина, с ним все будет в порядке.

Не понимает этот элегантный мамин мальчик, что нет у меня больше никого на всем свете, кроме Петьки. Бабуля… долго ли она проживет, когда узнает, что стряслось? У меня на этот вопрос есть только один ответ, и он мне абсолютно не нравится. Тонька… ей сейчас хуже, чем мне, – у нее всегда был только Петька, который любил ее, защищал от Светки и в итоге спас, увез ее далеко, чтобы никакая Светка не достала. И все было прекрасно, мы вместе ездили к бабуле, впереди было много хорошего… и все рухнуло в один момент. Тонька судорожно цепляется за мою руку, потому что я – последнее, что у нее осталось.

Она просто не знает, что я не гожусь на звание последнего, что осталось. Я слабая, не слишком счастливая, боящаяся жизни особь женского пола, закапывающая трупы на острове и мешающая всем на свете. И теперь, когда с Петькой стряслась беда, я не знаю, что делать. Где уж мне кого-то утешать, тем более – восьмилетнюю девочку, всю свою жизнь учившуюся прятаться и ждать.

– Не сейчас, Мэтт. Давай в другой раз поговорим.

Аппарат, который поднимает и опускает грудь Петьки, шипит как-то противоестественно. И ядовито мигают лампочки. Если сейчас отключить все эти лампочки, Петька ни за что не сможет дышать самостоятельно.

Тонька плачет, уткнувшись мне в живот, и я прижимаю ее к себе. Я понятия не имею, что ей сказать, как объяснить происходящее, но я знаю одно: что бы ни случилось… да что ж я даже себе вру? Глупо говорить – «что бы ни случилось». Петька или выздоровеет, или умрет, тут без вариантов. И если он умрет, я ни за что не брошу Тоньку. Может, у меня нет материнского таланта, у нашей матери его никогда не было, но я не она, и я не брошу Тоньку, а если сунутся социальные службы, мало им не покажется. Я буду драться за опеку над ней так, что им Курская дуга покажется детским утренником.

Это меньшее, чего ждет от меня мой брат, уж я-то его хорошо знаю.

– Лина, послушай. – Матвей встал рядом, его рука легла на голову Тоньки. – Вы обе меня послушайте. Мы должны сейчас поехать домой. От того, что вы обе заболеете и свалитесь, пользы не будет ни вам, ни ему. Малышке нужно поесть и поспать. Тебе надо лечь и отдохнуть, если не хочешь оказаться на больничной койке, ранение головы очень коварная вещь. Так что я не желаю слушать глупые отговорки, сейчас вы сядете в машину, и мы поедем туда, где вы обе сможете отлежаться.

– Но…

– Лина, всем остальным пусть занимаются люди, которые это умеют. – Матвей подталкивает меня к выходу, завладев ладошкой Тоньки. – Иди ко мне на руки, принцесса, ты едва на ногах держишься.

Он легко поднимает Тоньку, она доверчиво кладет голову ему на плечо, а через минуту уже спит. И я понимаю только сейчас, что держалась она из последних сил, и сил этих у нее практически не осталось. Я давно должна была увести ее отсюда и уложить спать, но мне это в голову не пришло. И кто я после этого?

В больничном коридоре снуют медсестры. Это отделение, где больные не скачут, как зайцы, – многие из них и ходят-то с трудом, что для них за счастье считается. Мне очень хочется найти кого-нибудь, кто скажет, что надежда есть. Но никого нет, Матвей идет впереди, неся уснувшую Тоньку, а я иду следом за ним, как пришитая. Как-то так получилось, что он решил все за меня, и я этого не потерплю, безусловно. Но в другой раз.

– Давай ее на заднее сиденье уложим. – Матвей пискнул сигнализаций, большой внедорожник подмигнул фарами и пискнул в ответ. – Умаялась совсем. Сколько она не спала?

А столько же, сколько и я. Вот как вечером приехали в больницу, где оперировали Петькину простреленную голову, так и не спали. Это, безусловно, мое упущение, я должна была позаботиться о ребенке, но я этого не сделала.

– Куда мы едем?

– Мать велела привезти вас в Озерное. – Матвей вздохнул. – Лина, мне очень жаль.

А мне-то как жаль.

Вся моя жизнь разбилась, потому что Петька был моей семьей, самым близким человеком, он всегда заботился обо мне, и после смерти бабушки сумел сохранить то равновесие, которое было всегда, я не смогла бы без него пережить ее уход, я бы наделала несусветных глупостей, даже почище выхода замуж за Виктора. А теперь какая-то сволочь решила, что мы с Петькой лишние на этой земле, и, видимо, убийца отчего-то очень торопится, раз даже не потрудился все обставить как случайность. Кому мы могли помешать? Ведь давешний убийца, о голову которого я сломала вполне пригодный для использования табурет, хотел мне вколоть какую-то дрянь, и я бы умерла. И Светку, скорее всего, тоже убрали таким же способом. И вдруг такая спешка, явное убийство.