Витязь на распутье - Валерий Елманов

Увы, я не учел благородства Густава. Понимаю, что оно исходило из уверенности в том, что я для него не конкурент, но тем не менее следовало бы предусмотреть и такой вариант. Государь же, в отличие от принца, отнесся к этому более чем серьезно. О том ясно свидетельствовало одно то, как он воспринял новость. Поперхнувшись квасом, который он как раз пил, Дмитрий долго и надсадно откашливался, невзирая на все усилия хлопавшего его по спине Басманова и при этом не сводя с меня пытливых глаз.

– Таиться у нас стал князь, – задумчиво произнес он, наконец-то откашлявшись и по-прежнему настороженно глядя на меня. – Ежели бы ранее мне о том поведал – отчего не дозволить. Однако боюсь, что ныне откажу, а то царевна, прослышав об еще одном женишке, сызнова время для раздумья попросит, а нам ждать недосуг – вот-вот Волга встанет.

– Не попросит, – влез в разговор Годунов.

Пристальный взгляд Дмитрия устремился на царевича.

– А ты почем ведаешь? – с подозрением спросил он.

Федор замялся, но после небольшой паузы выдавил:

– Мыслится, раз сестрица столько ден вместях с ним до Костромы ехала, стало быть, прознала, что он за человек, добрый ли душой, ну и прочее.

– А коль так, то, может статься, ведомо тебе и иное? Неужто царевна не сказывала по приезде родному братцу про князя да про то, что бы она ему ответила, ежели бы он к ней посватался? – продолжал допытываться Дмитрий.

– А вот тут готов пред любой иконой перекреститься, что не сказывала, – хладнокровно ответил Федор.

Дмитрий открыл было рот, чтобы задать ему следующий вопрос, который, скорее всего, касался меня, то есть признавался ли царевичу сам князь, но не успел. Встав перед государем во весь свой рост и закрыв Годунова как в прямом, так и в переносном смысле, я поинтересовался:

– Государь, о любви к Ксении Борисовне подобает спрашивать не у брата, а у того, кто ее любит. Твое же дело благословить ее выбор, каким бы он ни оказался, и если царевна из-за нового жениха не попросит новой отсрочки, как уверяет Федор Борисович, то стоит ему поверить. И он действительно прав – мы достаточно долго плыли на одном струге, а потому я не являюсь для его сестры неким загадочным незнакомцем. К тому же не кажется ли тебе, что для свободного выбора, каковой ты разрешил ей, двух женихов маловато?

– И то верно, – помолчав, нехотя согласился Дмитрий. – Что ж, ежели князь Мак-Альпин послезавтра насмелится встать бок о бок со свейским королевичем да с Петром Федоровичем – его право. Перечить не стану.

На том разговор и закончился.

Вот только, на мой взгляд, чересчур легко Дмитрий дал добро. Не иначе как следует ждать от него какой-нибудь пакости. Нет, не сейчас – в баньке слишком много народу, так что ему куда проще заняться этим попозже, например, улучив момент во время вечерней трапезы. Однако каверз не последовало. Государь, как обычно, балагурил, комментируя чуть ли не каждое блюдо, которое брался отведать.

Правда, взгляд все равно выдавал Дмитрия – очень уж он был цепкий, пытливый. Хорошо хоть, что на Ксению он вскоре прекратил обращать внимание, решив, что от покрасневшей донельзя царевны, смущенно уставившейся в свою миску, проку мало, а я специально не смотрел в ее сторону, опасаясь выдать себя.

Однако в течение всей трапезы о послезавтрашнем сватовстве государь не проронил ни слова, равно как и том, что прибавится третий кандидат в женихи.

«Значит, позже», – решил я, убежденный в том, что Дмитрий все равно не утерпит, выскажется, вот только это произойдет, когда он спустя полчаса или час в очередной раз явится в мой терем, чтобы обсудить проекты тех законов и указов, которые мы с Бэконом для него подготовили.

Первый раз государь сам предложил мне это обсуждение, но не из-за горячего желания заняться законодательством, а чтобы дать дополнительный шанс Густаву. Мол, мы у тебя потрудимся, а Федор с Ксенией, как подобает хозяевам, пусть развлекают остальных гостей, да и самой царевне заодно по ходу общения будет не лишне поближе познакомиться с женихами.

Учитывая, что чуть позже терем Годуновых под благовидным предлогом покидал и Басманов – то он уходил спать, ссылаясь на усталость после очередной охоты, а то заглядывал к нам, – получалось, что гость оставался только один. К тому же сам Дмитрий непременно по прошествии первого же часа обсуждения частенько вызывал и Федора – дескать, нужно посоветоваться с царевичем, что-то он скажет по тому или иному вопросу.

Тут тоже все шито белыми нитками – понятно, что Годунов был не столько нужен Дмитрию, сколько не нужен там, в своем тереме, чтобы будущий жених вообще мог остаться наедине с Ксенией, пускай и ненадолго. Словом, государь стремился создать максимум благоприятных условий для успеха предстоящего сватовства. Разумеется, уединиться с царевной у Густава все равно не выходило – слуги-то оставались, да и Федор всякий раз, ссылаясь на приличия, уже через десять – пятнадцать минут покидал наше общество, возвращаясь к сестре и шведскому королевичу, – но все же хоть что-то.

Что же касается указов, то сразу отмечу, что такая мера предосторожности, как предварительное обсуждение их в моем присутствии, оказалась совсем не лишней, поскольку государь поначалу далеко не со всем соглашался, а кое-что отвергал напрочь, причем настолько решительно, что стоило больших трудов переубедить его.

Вообще-то, если во всех подробностях рассказывать о посиделках нашего первобытного Законодательного собрания, можно написать целую книгу, однако, думаю, вкратце изложить, как я выжимал из «ледокола» все возможное, наверное, следует…

Лишь считаные тексты подготовленных мною и Бэконом документов прошли почти без правки государя. Кажется, их было всего два: «Указ о карах за глумление над верой» и «Указ о величии государя и наказаниях за покушение на его жизнь».

Доказывать необходимость прочих мне пришлось. По счастью, Дмитрий пребывал в одиночестве, а остальные были на моей стороне, включая даже… его приближенных. Басманов, когда он у нас появлялся, лишь деликатно покряхтывал, и это в лучшем для государя случае, поскольку, памятуя о Фетиньюшке, в основном бурчал, поддерживая меня, нечто вроде: «Мудро закручено. Отчего бы и нет. Ежели призадуматься, так оно как раз впору…»

Да и Ян Бучинский, сопровождавший царя, при обсуждении чуть ли не всегда становился на мою сторону. Не забыл великий секретарь своего малодушия и неблаговидного поведения во время суда надо мной, когда его голос чуть не отправил меня на плаху, и теперь старался всячески загладить свою вину.

Например, когда зашла речь об установлении точного размера повинностей и оброка крестьян в пользу землевладельцев, именно он привел в качестве негативного примера Речь Посполитую. Мол, благодаря такому закону положение русских крестьян никогда не будет столь плачевным, как у него на родине. Не должен владелец, даже если он очень сильно нуждается в деньгах, драть со смердов семь шкур.