Брачный экстрим. Школа "Челси" - Татьяна Огородникова

Подготовка к переезду и сбор документов больно ранили, напоминая о скором расставании с привычным миром маленького городка. Я была рада каждой задержке, которая давала мне возможность побыть с Юлечкой.

В конце концов мы с мамой поехали в Москву готовить квартиру к нашему приезду. У нас был еще дом, очень уютный, не так далеко от города, в нем жили папины родители.

В глубине души я всегда хотела жить в Москве, где и родилась. Все забытые мной ощущения вернулись в один миг, стоило только выйти из машины на нашей Большой Ордынке. Большой город притягивал точно гигантский магнит. На какое-то время я забыла о папе, о Юльке, об Андрюшке. Я чувствовала себя москвичкой, хотя не была в столице много лет. Я старалась подчеркнуто протяжно акать, как делают москвичи, запомнила наизусть все станции метрополитена на нашей ветке, стала быстро и решительно передвигаться с отсутствующим выражением лица… Думаю, мои попытки быстрее стать москвичкой выглядели забавно. Мне же казалось, что я вернусь в последний раз к прошлой жизни совершенно другой, столичной штучкой, и все подумают: «Отчего же, интересно, эта особа так задержалась в нашем захолустье? Совершенно очевидно, что она – из другого мира!»

Возбужденные скорым переездом, мы вернулись в наш почти родной Омск в приподнятом настроении.

Конечно, дома нас ждали. Ждали с нетерпением все – папа, Андрюшка и Юлька. Я бросилась целоваться и обниматься с ними, но Юлька почему-то была холодна как лед и бросала многозначительные взгляды на папу. Папа тоже выглядел как-то неестественно. Я решила, что мои любимые подготовили для нас сюрприз, но не знают, как преподнести его… А мама, почувствовав напряженность в церемонии радостного приветствия, откровенно спросила:

– Что случилось? Что-то случилось?

– Да, случилось. Думаю, нам нужно поговорить наедине, – сказал папа. Мой папа.

Они вышли в комнату и закрыли дверь. Юлька сидела со скучающим выражением лица и ничего не объясняла мне. Целоваться она со мной не хотела. Когда я попыталась обнять свою любимую сестричку, она холодно оттолкнула меня словами:

– Подожди, нацелуемся еще.

Я демонстративно стала обниматься с Андрюшкой, он был маленький, хорошенький и очень ласковый пацаненок. К тому же мой родной кровный брат.

Мама вернулась из запертой комнаты бледной, но спокойной. Она глуховатым голосом произнесла:

– Я считаю, что папа сам должен поговорить с тобой обо всем, Аленушка. Слава богу, все определилось, мы завтра же переезжаем. – На Юльку она даже не смотрела. Вернее, когда она смотрела в ее сторону, казалось, что на Юлькином месте стоит прозрачное стекло. В последний раз я видела, что мама так смотрит, когда мы хоронили бабушку. Такой взгляд был нужен моей маме, чтобы не расплакаться от горя.

Папа выглядел необычно: его привычная уверенность куда-то улетучилась, и, опустив голову, он тихо сказал совершенно чужим голосом:

– Да, Аленка, так бывает в жизни… Мы с Юлей… В общем, мы с Юлей любим друг друга… Поэтому теперь нам всем придется построить новую жизнь, новые отношения, но ничто не помешает нам оставаться друзьями и любить друг друга, как раньше.

Я уже не слушала его. Вернее, я не могла слышать, видеть, я не могла дышать, я не могла больше жить. Как это – «строить отношения» – они у нас построены! Давным-давно, навеки, окончательно и бесповоротно! Меня они устраивают!.. Почему я должна что-то менять в своей жизни, почему? Как Юлька могла сделать это? Как долго у них это длится, разве ничего нельзя сделать?! Разве она не заслуживает смерти?! Почему она еще сидит здесь и нагло смотрит на меня, на Андрюшку, на маму… Боже мой, какое чувство гадливости, несправедливости и ненависти вдруг охватило меня! Я бросилась на эту наглую предательскую суку с кулаками. Она спряталась за папу. Моего папу! Меня душили слезы, грудь разрывалась от ярости и бессилия, я кричала:

– Я не хочу-у-у-у!.. Сделайте все, как было! Я не хочу! Это все неправда! Мама, почему ты стоишь?

– Успокойся, детка, успокойся. – Мама прижала меня к себе.

Я дрожала, как будто внутри меня установили генератор для льда. Хотя за окном был радостный теплый август.

Вот так это случилось. Со следующего дня началась моя новая московская жизнь.

Нужно ли говорить, что мое подростковое сознание было отравлено несправедливостью и предательством, мысли о котором посещали мою голову каждую свободную секунду?

Прошло несколько лет, я привыкла жить без папы. Я не звонила ему, я вообще хотела вычеркнуть их из жизни. Если честно, мой юношеский максимализм внушил мне стойкую кровожадную идею фикс: я хотела, чтобы они умерли. Иногда я в мечтах подвергала их пыткам, ссорила на всю жизнь, убивала… Я чувствовала себя так, словно умерла сама. Ну как, как он может жить без нас?

Нет, он не обижал нас. По-моему, так сейчас называется ситуация, когда брошенных бывших удовлетворяют тем количеством денег, которым хотят себя извинить. Меня навязчиво терзал один-единственный вопрос: «Как она могла? Моя бывшая Юлька, Юлечка, Юленок…» Постоянно думая об одном и том же, я постепенно начинала трезветь, приземляться и понимать, почему Юля так часто причитала, что одним – все, другим – ничего.

Получая отрывочные сведения из разных источников, занимаясь психологией и журналистикой, через некоторое время я сложила в голове довольно правдоподобную картинку. Я представляла нашу с ней встречу и почти физически слышала, как она ехидно спрашивает меня:

– Ну что, как вам живется без вашего папочки? Правда, это ведь не так трудно, как ты думала? Вон я – всю жизнь без отца. А теперь у меня три в одном: и папа, и муж, и брат. А у тебя зато было сладкое детство!

Я довела себя до того, что наша гипотетическая встреча стала мне сниться – много раз подряд, с мерзкими подробностями и с одним и тем же ощущением безысходности. Как будто ты потерял дыхание и не можешь больше вздохнуть, хотя все вокруг уверяют, что это легко, нужно просто сделать то-то и то-то, а ты знаешь все и без советчиков, но просто не можешь, и поэтому умираешь мучительной безвоздушной смертью. Так продолжалось, пока мама не поговорила со мной. Один-единственный раз.

Она сказала:

– Не переживай, нам нужно время. Только со временем станет легче. Так бывает. Мы слишком близко подпустили к себе эту тварь. Наверное, это была моя ошибка… Знаешь, на какие курсы она ездила тогда?

– На какие? – У меня сперло дыхание.

Мама вздохнула:

– Говорят, есть специальные занятия у какой-то Лосер, где таких, как Юля, учат делать то, что, собственно, она и сделала.

– Ты хочешь сказать, что это не любовь? – Я была молодой и наивной девушкой. В самом укромном уголке своей души я оставляла ему место для прощения.

– Детка, наивная моя детка. Конечно, у нашего отца закружилась голова, он думает, что встретил свое счастье. А Юля работала над этим почти два года. Да нет, скорее, она работала над ним всю жизнь. Так ему и надо. Две жизни прожить невозможно. Не знаю, нужен ли он нам будет, когда опомнится? Не знаю…