Изувеченный - Наталья Якобсон

Ну когда же он придет? Корделия так устала ждать, что у нее все ныло внутри. А вдруг он передумал? Вдруг в соборе Святого Марка уже справляют свадьбу? Она не слышала торжественного звона колоколов. Тем не менее ноги сами понесли ее вперед к площади Святого Марка, в это время полной народа. Толпа собралась для какого-то важного события. Только это было не торжество.

У Корделии должно было отлечь от сердца, но почему-то у нее возникло ощущение, будто ее только что ударили изо всех сил. В голове шумело, когда она пробивалась через галдящую толпу к помосту, явно установленному для казни. Сама не зная зачем, Корделия протискивалась туда. Как можно ближе. Кого-то будут жечь сегодня. Колдуна, поняла она по гомону собравшихся. И зачем ей на это смотреть? Она не выносила вида каких-либо жестокостей. Даже если колдуны это заслужили. Ей было все равно, кому причиняют боль, виновным или невинным. Сама она пощадила бы всех. О, мир вокруг был так жесток! Кто он ей, этот колдун? Она ведь его даже не знает. Корделия вдруг ощутила, как на глазах выступают слезы. Они скатывались с ресниц и щипали нежную кожу на щеках. А где-то вверху, под мрачным сводом небес, как раз собиралась гроза. Тучи затянули небо.

На помост вывели осужденного. Он едва мог идти. У нее перехватило дыхание при виде его искалеченных конечностей и развороченных суставов. Кожу, кажется, напрочь выжгли с его тела.

– Ну и чучело! – крикнул кто-то в толпе.

– Урод!

– Сатана! – подхватили другие. Целый хор здоровых глоток произносил ругательства и проклятия, и только она прошептала одними губами то, что было правдой:

– Изувеченный.

И осужденный обернулся на ее зов, как будто она произнесла его имя. На миг их глаза встретились: ее прекрасные и его, окруженные коркой запекшейся крови и ран. Она содрогнулась. Ей не пришлось долго смотреть на него. Палач как раз разжигал костер. Узнику причинили боль, когда тащили его к столбу. Она слышала истошный крик, повисший над площадью. Разве может живое существо так жутко кричать? Наверное, ему обожгли язык, когда пытали. Корделия много всего слышала о пытках, поэтому ей страшно было даже пробегать мимо Соломенного моста, по которому подвозили солому для заключенных. И вот теперь она смотрела почти без страха на скирды сена, на столб с привязанным и истерзанным смертником. Его должны были обезглавить, а потом сжечь. Она слышала свист топора. А потом зажглось пламя. Как раз тогда, когда она протолкалась почти до самого лобного места. Костер вспыхнул слишком ярко, но горел он недолго. Как раз в это время небеса разразились грозой. И слезы на ее лице смешались с дождевыми струями.

Корделия не помнила, как ушла с площади. Ее толкали и обругивали, но она не слушала. Ей стоило сил пробиться через толпу. Потом она села прямо у кромки канала, привалилась спиной к торцу одинокого здания и долго смотрела, как сверкают в вышине молнии. Когда гроза отгремела, ее нашла Каитана.

– Он не пришел, – это единственное, что Корделия успела произнести. Хорошо, что подруга поняла ее и без слов. Видимо, саму ее уже не раз бросали в таком состоянии. Корделия чувствовала себя как будто мертвой. Она не могла ни двигаться, ни идти.

Каитана помогла ей встать и добраться до дома. Корделия ощутила, как подруга сажает ее на софу в ее собственной спальне. Через минуту она уже сползла на пол и сжалась комочком в углу. Изнутри ее душили рыдания, но плакать она почему-то не могла. Корделия прислонилась головой к стене и апатично смотрела на суетящуюся рядом Каитану.

– Как странно, у меня такое чувство, будто только что обезглавили меня саму. – Она хотела прикоснуться пальцами к шее и не смогла, ощущения пореза от лезвия топора оставалось очень отчетливым. Казалось, коснешься головы, и она слетит, потому что уже отрезана. – Знаешь, я и раньше видела казни, но почувствовала такое впервые. Как будто это меня казнили, а не того калеку.

Каитана уже не слушала ее, потому что искала бокал с вином, чтобы добавить в него успокоительное. Заботливая подруга с мужским характером. Корделия даже пожалела, что заняла у Каитаны ее наряд гондольера. Женское платье с широкими рукавами хоть и шло ей, но в нем Каитана переставала быть собой. Корделия сощурилась, пытаясь узнать в ее тонком стане мальчишескую фигурку уникального создания, распевавшего баркаролу чисто женским контральто.

И вновь пришло воспоминание о казни. О боли. Об ужасе. Будто кто-то вырезал ножом в ее памяти всю эту жуть.

– А ты не знаешь, кто был тот человек, которого сегодня казнили?

Каитана непонимающе посмотрела на нее.

– Который именно?

– Тот… изувеченный. – Корделия не знала, как точно назвать его. Отвратительное слово пришло на ум случайно, но каким правильным оно было! И все же девушка передернулась от омерзения, как будто с губ ее сполз таракан.

– Я могу разузнать. – Каитана нашла на столике хрустальный бокал на высокой ножке и высыпала в него какой-то шипящий порошок. Пусть даже яд, Корделии теперь все равно, она чувствовала себя опустошенной. Хорошо, что Каитана знает все и всех, ей есть кого расспросить и где собрать сплетни. И вряд ли она решилась бы отравить свою подругу даже из-за безответной страсти к Донатьену.

– Почему он не пришел? – Корделия ощутила, как подступающие слезы жгут глаза. Вернее было бы спросить: «Почему он решил лишить меня жизни?» Она чувствовала себя уже мертвой. Мозг работал лишь для того, чтобы причинять боль.

Больно было даже от вида вина, заструившегося в бокал, потому что оно напоминало выпущенную из артерии кровь.

Каитана ничего не ответила. Да и что здесь скажешь в ответ? Когда у человека горе, любые слова могут нанести только больший вред. Тактичная девушка-гондольер это знала. Сегодня она вела себя особенно деликатно. Даже не попросила вернуть назад свой костюм. Корделия сама с трудом вспомнила о том, что он у Каитаны единственный, и начала раздеваться. Горничную они уже отпустили спать, поэтому подруга помогла Корделии облачиться в одно из роскошных платьев, недавно подаренных Донатьеном. Что ж, похоже, он ей больше ничего не подарит и никогда уже не придет под ее окна на тайное свидание. Видимо, он решил образумиться и выбрать в своей жизни более подходящий его положению путь. И более подходящую женщину.

Ловкие пальчики Каитаны проворно зашнуровывали корсет. Корделия чуть не рассмеялась, вспомнив, что раньше, когда она была еще бедной швеей, одеваться было значительно легче. Тогда она и одежду шила себе исключительно сама. Простые незатейливые платья со шнуровкой спереди было легко надевать. Тогда ей не требовались еще ни горничные, ни камеристка, ни парикмахер, чтобы уложить волосы. Она все могла сделать сама. С появлением Донатьена жить стало намного сложнее. Он все изменил в ее жизни. И он бросил ее.

– Ты ведь не думала, что он и вправду на тебе женится?

Корделия подняла глаза на отражение в зеркале перед ними. Смуглая красавица Каитана стояла за ее спиной и старательно смотрела вниз. Было заметно, что ее щеки слегка вспыхнули от собственной прямоты.