Ожерелье казненной королевы - Наталья Александрова

В верхней части листа была нарисована театральная маска – улыбающееся лицо с пустыми глазницами, такие маски иногда изображают на фасадах театров, они символизируют комедию. Только в отличие от обычных театральных масок у этой был украшенный гребнем античный шлем.

Где-то я видела такую маску…

Прямо под этой маской была нарисована закругленная сверху дверь, на нее указывала стрелка.

Ниже я увидела схематично изображенную лестницу, ведущие вниз ступени – и снова стрелку, указывающую вниз.

Дальше стрелка указывала вперед, потом прямая линия разветвлялась на две, но стрелкой была помечена левая.

И наконец, в самом низу пергаментного листа была нарисована еще одна театральная маска – на этот раз трагическая, со скорбно опущенными углами рта.

И еще одна стрелка, указывающая прямо на этот страдальческий рот.

И сбоку от этой стрелки – единственные слова на всем листе пергамента:

«Bocca della Verita».

Вот эти слова я сразу вспомнила.

Когда-то давно, еще до замужества, я ездила в Италию, и там была каменная маска на стене храма, которая называлась «Bocca della Verita» – «Уста истины». Экскурсовод сообщил нам, что римляне вкладывали руку в рот этой маски, и тому, кто не был верен в браке, маска якобы откусывала руку. Все наши туристы наперебой совали руки в каменные уста, образовалась настоящая очередь.

Да, все, конечно, замечательно, но что мне это дает? Какой смысл в этих рисунках?

Его ничуть не больше, чем в том листке, который я нашла в музее Скабичевского…

И тут меня осенило!

Точнее, я вспомнила, как, дожидаясь в этом самом музее появления экскурсовода, я целый час слонялась по вестибюлю и несколько раз останавливалась возле точно такой же комической маски, как та, что нарисована в верхней части пергаментного листа.

Наверняка это снова пустой номер, но почему бы не наведаться еще раз в тот особняк? Просто для того, чтобы потом не думать, что я что-то упустила. Тем более что завтра на съемки мне нужно явиться только к двум часам, так что все утро у меня свободно…

В черной тетрадке осталось несколько непрочитанных страниц.

Гостиная баронессы Крюденер была ярко освещена. Здесь собрался этим вечером самый цвет петербургской знати: близкие ко двору особы, дипломаты, иностранные посланники. Мужчины, по новой моде, были во фраках с длинными фалдами, дамы – в свободных светлых платьях с высокими талиями. Только старый князь Оболенский принципиально щеголял по моде прошлого века – в расшитом золотом камзоле и башмаках с красными каблуками.

В центре гостиной, рядом с клавесином розового дерева, стоял знаменитый итальянский тенор, которого баронесса зазвала для развлечения своих именитых гостей. Тенор пел арию из «Волшебной флейты» Моцарта.

Дамы сидели на стульях, обмахиваясь веерами, мужчины стояли позади, вполголоса переговариваясь.

– Базиль, – обратился граф Воронцов к своему другу, молодому барону Данзасу, – кто та дама в розовом, которая сидит рядом с хозяйкой?

Данзас, хотя видел превосходно и никогда не жаловался на зрение, картинно поднес к глазам лорнет в черепаховой оправе, взглянул на даму в розовом и протянул:

– Ах, друг мой, это знаменитая герцогиня Валуа!

– Та самая герцогиня, о которой последнее время так много говорят в свете?

– Ну да, та самая… Если все слухи о ней правдивы – она была близкой подругой несчастной Марии-Антуанетты.

– Не была ли она замешана в скандальной истории с ожерельем кардинала де Рогана?

– Вполне возможно. Во всяком случае, баронесса Крюденер носится с ней как с писаной торбой.

– Ну, мой друг, вы знаете баронессу – она увлекающаяся натура и зачастую приближает к себе сомнительных лиц. Помните того фальшивого итальянского графа…

– Еще бы не помнить! Он оставил мне на память весьма интересную монету – монета в два су, но из чистого золота. Помнится, я вам ее показывал.

– Забавно… – Барон усмехнулся одной стороной рта. – Если этот фальшивый граф мог превращать медь в золото, для чего ему было выступать с ярмарочными фокусами?

– Вы же знаете этих итальянцев, Базиль… Они всегда хотят быть в центре внимания. Их хлебом не корми – только бы выступить перед публикой!

– Надо будет попросить баронессу, чтобы представила меня герцогине. Хочу расспросить ее о последних днях несчастной Марии-Антуанетты.

– Говорят, герцогиня неразговорчива. Она поселилась у своей дальней родственницы на Малой Мещанской улице и совершенно никого не принимает. Баронессе стоило весьма большого труда зазвать ее сегодня к себе.

– На Малой Мещанской? – Данзас высоко поднял брови. – Но это же ужасное место! Одно название чего стоит! Разве там селятся порядочные люди?

– Кстати, Базиль, поговаривают, что она не просто замешана в знаменитой истории с ожерельем королевы: поговаривают, что это ожерелье и сейчас у нее!

– Но тогда… тогда почему она живет на Малой Мещанской? Она могла бы купить половину Петербурга! То знаменитое ожерелье стоило, по слухам, больше миллиона ливров.

– Должно быть, она кого-то опасается. Пока она живет скромно, ей ничто не угрожает, но стоит ей продать хотя бы часть ожерелья – об этом узнают слишком многие! Кстати, тот итальянский граф, о котором мы говорили, – он тоже весьма интересовался герцогиней. Кажется, они были когда-то знакомы.

– Интересовался, пока его не выпроводили из России, как подозрительного и неблагонадежного человека с весьма сомнительной репутацией…

На этом месте записи обрывались.

К самому открытию музея я уже была перед входом в особняк.

Войдя в вестибюль, я прямиком направилась к дальней стене, где видела каменную маску.

Память меня не подвела: маска была, и точно такая, как на рисунке, – хитро усмехающаяся, словно издевающаяся надо мной, над моими нелепыми поисками несуществующего сокровища.

И у нее имелись все основания надо мной смеяться, потому что двери под маской не было. Стена была заклеена афишами и объявлениями, здесь висел план мероприятий музея и еще какие-то объявления. Правда, одна афиша чуть-чуть отставала от стены, и под ней виднелась щель…

Я покосилась на кассу, где сидела знакомая кассирша Агния Михайловна. Она оживленно беседовала о чем-то с интеллигентной старушкой, но тут же посмотрела в мою сторону, близоруко прищурившись:

– А вы, девушка, хотите посетить музей?

Разумеется, она меня не запомнила, и это хорошо, поскольку человек, захотевший по собственной воле второй раз посетить этот скучнейший музей, вызвал бы сильнейшие подозрения.