Крио - Марина Москвина

Те ему: ни в коем случае! Отдай наган и возвращайся домой. Никакого террора и кровопролития! Будем живы – не помрем, все само образуется, власть и так отойдет к нам без лишних резких движений.

Макара выплеснуло на площадку, недоуменного, тут на него налетел Квесис, латыш, пересекался когда-то с ним на заводе Гужона. Тот обрадовался Макару, сразу обрисовал обстановку и расклад сил.

– Ты, друг, не туда попал, здесь сидят эсеры, меньшевики и объединенцы, они против вооруженного восстания и других отговаривают. Мы, большевики, этажом выше! Давай к нам.

Когда они вошли, все вскочили:

– Здравия желаем, товарищ Квесис, командир Бутырского штаба Красной гвардии!

«Да Юлик у нас теперь – большая шишка!» – подумал Макар и огляделся.

Стены вокруг были увешены военными картами из кабинета бывшего генерал-губернатора Москвы – с точным определением рельефа местности, с обозначением всех войсковых частей и полицейских участков. Сверху крестиками отмечены улицы, пригодные для баррикад, крыши домов, где встанут пулеметы и ящики с бомбами, а ноликами отмечены учреждения, которые надо занимать в первую очередь: телефонные станции, почта, телеграф, вокзалы, электростанции, самые высокие дома и колокольни церквей.

– Держи, Стожаров, шинель, – сказал Квесис, – снимай свой голубой редингот. Великовата слегка, ну, ничего, теперь хотя бы на человека похож. Атаман Каледин, стерва, идет с Дона, ведет на Москву казачье войско, – говорил он, спускаясь по лестнице, обходя на ступеньках солдат: кто раненый, кто просто смертельно устал, кто пытался узнать о ходе сражения. – Рябушинский все лавки закрыл, провизию схоронил, говорит, задушим большевиков голодом. Вот ему – шиш! И Родзянке с Милюковым – шиш! Надо идти на Думу, где они сидят. Сейчас Юрка Саблин телеграфировал – дом Нирнзее взяли, там теперь у нас пулемет и тридцать бойцов. Оттуда и Дума недалеко, и Кремль. Будем брать сегодня. Вовремя ты, Макар, объявился!

– Товарищи! – их окликнул солдат, весь обрызганный грязью с головы до башмаков. – Дайте нам командира! Юнкера теснят на Лубянке, еле-еле держимся. По стенкам отступаем, бросаем убитых, волочим раненых. Там они, на первом этаже лежат, ждут помощи.

– Вот вам командир, – сказал Юлиус Квесис, – товарищ Макар Стожаров, большевик, только что с Юго-Западного фронта.

Солдат снял серую папаху, вытер пот со лба и сказал:

– Давай, товарищ Стожаров, командуй!

И началась битва за Москву, стенка на стенку, иногда сразу не поймешь, кто за кого, все одного человеческого племени, все на русском языке говорят, все вроде москвичи, а думают по-разному, у каждого своя злоба и своя правда.

Начальник Московского военного округа полковник Рябцев не мог понять, как эта голь вдруг вооружилась, палят из-за баррикад, теснят его армию, несмотря на бывалых военачальников, поседевших на фронте и в штабе Академии, с их бронированными автомобилями, пушками и бомбометами.

Да еще некоторые полки предали правительство, переметнулись к мятежникам. Как могло случиться, что «двинцы» пошли на поклон к большевикам? Как пятьдесят шестой полк, охранявший арсенал в Кремле, изменил присяге, командованию, восстал против офицеров? Набрали в армию беспорточных крестьян, вот и получай! Только и надежда на юнкеров, студентов и офицеров.

Рябцев оттягивал начало военных действий, туманом отуманивал Центральный Военно-Революционный комитет, дожидаясь подкрепления: со стороны Каширы вот-вот должны были подоспеть казаки, из Твери двигался к Москве отряд Дикой дивизии, на полустанке Николаевской железной дороги высадились ударники…

А когда восстание вспыхнуло само собой, полковник вился голубем с масличной ветвью над Москвой – уговаривал о перемирии, которое сам же нарушал, выбрасывал белый флаг и поднимал стрельбу. А главное – беспрепятственно разъезжал по улицам, интриговал и давил авторитетом.

У него в руках Кремль, Манеж, Университет на Моховой, здание городской думы, гостиницы «Националь» и «Метрополь», Александровское военное училище, Арбатская площадь с «Прагой» и кинотеатр «Художественный». Возможно ли сдать Москву и уступить свой парабеллум этим оборванцам? Никак нет, никогда! Перестрелять как куропаток! И с новой силой начинался обстрел замоскворецких баррикад с башен и стен Кремля.

Макар Стожаров, в отличие от полковника Рябцева, не думал, он действовал.

– Давай, ребята, выдвигайся! – крикнул он самокатчикам. – Есть у вас лишний самокат для меня?

Из группы солдат выскочил мужик с пегой бороденкой и выкатил велосипед:

– Рядовой Дроздов, Егор! Вот, товарищ Стожаров, самокат системы Жерара, складывается, если нужно.

– Давно о таком мечтал, да мамка все не покупала: «Погоди да погоди, Макар!» – засмеялся Стожаров и уселся на велосипед.

Через три часа его батальон захватил Малый театр, из высоких окон которого они начали обстрел гостиницы «Метрополь» с майоликовой картиной «Принцесса Грёза» Врубеля на фронтоне.

– Смотрите, ребята, шторы хоть и бархатные, а пулю пропускают, прячьтесь за подоконник, – шутил Макар.

Дроздов обнаружил в буфете ящик зельтерской, небольшой запас консервов и две коробки шоколадных конфет.

– Ну что ж, антракт! Перекусим, потом – на Кремль! – объявил Стожаров.

К пяти часам бойцы продвинулись через Лубянскую площадь в Китай-город и вышли на Никольскую. Было сыро, пасмурно – темнело, но тучи вдруг разошлись, и засияло солнце, заиграв на спицах велосипедов, на куполах белой церкви, осветив спуск улицы, по которому им предстояло приблизиться к последнему оплоту «белых», как теперь их звали. Они же были «красные».

Одно это, что красный цвет – огня и противостояния смерти, вселяло в рыжую башку Макара абсолютную веру, что победа будет за ними, рабочими и простыми солдатами, надо только поднажать и освободить Кремль.

– У тебя все дедушки и бабушки были кудесники, – говорила Стеша. – Дедушка твой заговаривал зубы, бабушка заговаривала уши. Панечка видела вещие сны. Когда отец воевал в Крыму, маме пришла на него похоронка. Ночью ей снится – Макар медленно бредет среди крестов. Но кресты не наши, а с «домиками». Мама поняла, что он жив. И точно: это было недоразумение. Он на волах перевозил бидоны с молоком. Вол наткнулся на мину. Но папка отошел покурить и чудом спасся…

О сверхъестественных силах «папки» и его способности творить чудеса, ну и, наконец, о неописуемой красе Макара Стеша могла распространяться часами. Вот что она о нем написала, слегка меня озадачив, конечно, ведь эту рукопись мы намеревались торжественно занести с парадного входа в издательство «Политиздат» и как-нибудь приспособить в серию «Пламенные революционеры»:

«Тело у Стожарова было здоровое, сильное, светлое, пупок глубокий, хорошо сложены крупные и малые члены, взгляд незамутненный, чистый, живот округлый, гладкий, без складок, линии ладоней мягкие, глубокие, длинные, лицо вытянутое, губы вишневые, язык длинный, зубы округлые, глаза очень синие, ресницы густые, медно-красные, брови мягкие, с равными по длине волосками, руки длинные, сильные, уши равной величины, слух тонкий, лоб высокий и прямой, голова немного вытянутая вверх, но не слишком, волосы по цвету как огнище – густые жгуче-красные и жесткие вихры».