Начало инквизиции - Николай Осокин

Сам Людовик XI, железной рукой подавлявший всякое сопротивление, должен был пойти на сделку с инквизиторами. В 1463 году он выговорил себе у альбийского епископа половину пеней и конфискаций с имуществ жертв инквизиционных трибуналов.

Такая живучесть заключалась в прочной организации инквизиции. В XVII веке она была так же сильна, горделива, спокойна среди бурь протестантизма, как прежде, и смотрела на кальвинистов, словно это были прежние альбигойцы и вальденсы.

Впоследствии, когда новая инквизиция обагрила кровью Испанию, дело старой инквизиции было уже завершено. Она сделала все, что могла, и своей историей служит живым примером и поучением. Она более не встречала жертв; она стала одной мумией. Но титул ее служителей был уничтожен лишь перед Великой французской революцией. Завершая этим историческую часть, мы должны обратиться к изложению обрядов производства и к практике инквизиции. Потом мы остановимся на ее жертвах в Лангедоке и их грустной истории, что составляет нашу непосредственную задачу. Войдем сперва внутрь инквизиционых трибуналов.

149 См. о нем две специальные монографии: Henke. Konrad Von Marburg. Marb., 1861 и P. Hausrath. Der Ketzermeister K. Von Marb. Heidelb., 1861.

150 Bullarium Romanum; III, 483.

151 Matth. Par., a. 1238.

152 Raynaldi, a. 1251; p. 448.

153 Acta Sanctorum, 29 аpr., III, 686–727 (две биографии: вторая – Th. Lenlinus). «Глашатай лежит, боец кулачный Христа, народов, благочестия – Здесь молчит, здесь сокрыт, здесь лежит несправедливо…» Фра Томассо, автор этих стихов, в панегирике Петру Веронскому говорил, что св. Франциск получил печать святости от Бога мертвого, а св. Петр – от Бога живого. Это вызвало полемику и раздражение между францисканцами и доминиканцами и неодобрение Николая IV.

154 В первом заседании 29 июня папа произнес речь на текст «О вы, которые преходят…». В ней он, между прочим, сравнивал свои пять скорбей с пятью ранами Иисуса Христа. Первая скорбь причинена ему бесчеловечными татарами, которые опустошают с таким зверством христианский мир; вторая – расколом, т. е. православными церквями Восточной Европы, которые давно уже горделиво отделились от груди своей матери, как бы от груди мачехи; третья – успехами новых ересей, которые запятнали много городов, особенно в Ломбардии; четвертая – Св. землей, в которой гнусные мусульмане разрушили и срыли почти все, проливая потоки христианской крови; наконец, пятая скорбь причинена владыкой мира, т. е. императором, который, вместо того чтобы быть защитником Церкви, стал домашним врагом ее, сильным противником и явным гонителем наместников Божиих. Ручьи слез текли из глаз папы, и стоны прерывали его речь. См.: Matth. Par., а. 1245.

155 Raynaldi, а. 1247, II, 370; а. 1248, II, 396, 399.

156 Об этом кроме Матвея Парижского свидетельствует и сам Фридрих (Huill. Breh.; VI, 705–707, 708–709) в двух своих письмах. Петр Винейский приблизился к императору с 1221 г. Его рекомендовал как способного юриста архиепископ Палермский. Он был назначен одним из судей императорского суда; скоро сделался нотарием, а потом протонотарием, что соответствовало обязанностям канцлера. Он вышел, вероятно, из народа и уже по тому одному был по сердцу Фридриху. Он подавал мысль к новым реформам, и все государственные акты времени Фридриха II отредактированы им. Он был заклятым врагом Рима, и потому неестественно, чтобы он вступил в секретную переписку с папою и подкупил доктора отравить императора. Жестокость в деле Петра дурно рекомендует Фридриха. Не разобрав дела, он велел пытать его и, ослепив, возил за собою по итальянским городам – «среди оскорблений и пыток, пока над изменником не будет исполнена последняя казнь». Все три документальных сведения о дальнейшей участи Петра сходятся в том, что он окончил свои дни самоубийством.

Учреждения первой инквизиции, в сравнении с учреждениями позднейшей, известной под именем испанской, отличались умеренным характером. Самые заклятые враги католицизма, энциклопедисты XVIII века, сознавали это и находили, что испанцы далеко превзошли итальянцев в этом деле и что они радикально изменили мысль и цель системы. Если ломбардская и тулузская инквизиция домогались обращения тех, кого называли еретиками, то испанская, руководимая исключительно национальной историей, безусловно требовала их истребления.

В любом случае итальянское духовенство было изобретателем целой системы, хотя не развило ее до диких крайностей и не отрешило от почвы некоторой легальности. Если принуждать мечом к исповедованию истинной веры есть дело благочестия и великой заслуги пред Богом, если это дает венец мученичества, то насколько благочестивее, полезнее и даже труднее действовать путем постоянного надзора, искоренять в душах грешников их заблуждения, принуждать их к тому наказаниями, предупреждать строгим примером распространение страшного греха и соблазна. Если грешнику и не познавшему Бога предстоит вечное осуждение в той жизни, то не лучше ли заставить его, хотя бы строгостью и силой, покаяться или познать истинную веру? Так как общество нечестивых может увлечь других, то духовная полиция после суда отделяла осужденного от церкви, изгоняла из стада на время или навсегда. Она думала оказать тем спасительную услугу ближним и угодить Богу.

Гражданское воинство, всегда готовое на борьбу за Римскую церковь, то есть доминиканский орден, оказалось самым удобным орудием для целей инквизиции. Сам Доминик не предчувствовал, что его братство вступит на такую дорогу, и никак не полагал, что потомство легкомысленно сочтет римские курганы могильными насыпями, воздвигнутыми им над пеплом еретиков[173].

Инквизиторы были совершенно независимы от епископов и легатов, для них не существовало ничего запрещенного; они проникали всюду. Они были тогда тем, чем после стали иезуиты; на них они походили богословской ученостью, искусной казуистикой, житейской ловкостью, ораторским талантом, влиянием на государей и вельмож. Подобно иезуитам, они, после смерти основателя ордена, ревностно заботились о земных благах. Францисканцы, собратья доминиканцев по должности, действовали на простой народ своим подвижничеством и жизнью.

Инквизитор мог взять подозреваемое им лицо даже в церкви, нарушая право убежищ. Всякий католик, светский и духовный, под страхом отлучения был обязан содействовать им. Феодалы должны давать им конвой, городские магистраты – полномочия. По установленным понятиям инквизиторы приравнивались своей властью к епископам, но в сущности они были могущественнее их. Все живущие в пределах его дистрикта, начиная с государя страны, подсудны инквизитору в случае преступления против веры. Только папа, легаты, нунции, кардиналы, епископы, лица, близкие к папе, были несколько независимее. О них инквизитор сообщал священнику секретно. Если бы инквизитор сам подал повод к подозрению в чистоте его веры, то епископ мог принять на него донос, но судить мог только другой инквизитор.