Ветувьяр - Сия Кейс

— у нее действительно было то, о чем ее ветувьяр не могла даже мечтать — Ремора любила и была любимой. Да, ее история не из песни и не из легенды, но она осязаема и реальна. И ради того, кем был для нее Эйден, Ремора была готова на все. Принцесса не любила выставлять свои чувства напоказ — она была вспыльчива и холодна, могла отослать его прочь и избегать встреч, но сейчас ей было необходимо дать Эйдену знать, что все это время она заслуживала его любви.

— Я могу больше никогда не увидеть его, — Не до конца понимая, что она произносит это вслух, выговорила принцесса.

Ферингрей сдержал какую-то эмоцию, которая явно собиралась вылезти наружу, и лицо его приняло отстраненное натянутое выражение:

— Не пытайтесь давить на мою жалость. Я не поддаюсь. Даже женщинам.

Он избегал смотреть Реморе в глаза, но принцесса уже решилась идти до конца:

— Вы ненавидите его. Я знаю. Но не знаю, за что…

Когда капитан поднял глаза, он показался ей совершенно другим человеком. В нем не было того безупречного офицера, которым Ферингрей казался с первого дня своей службы.

— Вы полюбили не того человека, Ваше Высочество, — Он словно сражался с собственным языком, заставляя его выговаривать слова, — Он кажется вам благородным рыцарем, но на деле… у него нет чести. Его отец, конечно, быстро замял эту историю, но стереть мне память он был не в силах.

— Что у вас с ним произошло?

— Не с ним, не с Эйденом. Но с его молчаливого согласия.

Ферингрей потер переносицу и сцепил пальцы в замок, потупив взгляд. Продолжал он отрывисто и сухо, словно отчитываясь перед командиром:

— Дело в его брате. Клавере Интлере.

— Он погиб на дуэли четырнадцать лет назад, — Вспомнила Ремора, медленно догадываясь, к чему ведет капитан.

— Все верно. Это я его убил. Кровь за кровь, как сказать. Эйден был на той дуэли секундантом с его стороны. Он подтверждал, что между Эррис и его братцем ничего не было.

— Эррис?

— Эррис Ферингрей. Моя сестра. Она любила эту мразь больше жизни, но разве захочет старший сын графа жениться на дочери мелкого землевладельца из провинции? Я говорил ей, что она совершает ошибку. А когда она пришла ко мне в слезах и с бастардом в животе, я даже накричал на нее. Может, и я отчасти виноват в ее смерти… Но я не заставлял ее идти унижаться перед этим уродом.

— И что Клавер? — Не без подлинного интереса спросила Ремора.

— Он убил ее. Я знаю это наверняка, потому что их конюх видел, как слуга на заднем дворе закопал тело девицы. Но что значит мое слово против слова графского сына? Двух сыновей… Мне не оставалось ничего, кроме поединка. И правда оказалась на моей стороне.

— Эйден мог не знать… — Растерянно заявила Ремора, — Он бы не поступил так.

— Но все же поступил. Он всегда был слаб.

Ремора знала, что не сможет переубедить его. О той дуэли она еще поговорит с Эйденом, если выпадет такая возможность, но пока принцесса все еще не оставляла попыток достучаться до капитана.

— Чарльз, — Она не заметила, как назвала его по имени, — Вы хоть раз в жизни любили?

— На свете нет людей, заслуживающих любви, — Бросил он.

— А как же ваша сестра? Она ее тоже, получается, не заслуживала?

— Эррис была дурой. За это и поплатилась, — Он поднялся на ноги и поспешно прошел к двери.

Пробила ли Ремора его броню? Чиркнула ли мечом по грубой стали? Оставалось только надеяться.

— Если в вас есть хоть капля жалости… — Взмолилась Ремора перед тем, как Ферингрей распахнул дверь.

Даже не обернувшись, он вышел, вновь оставив принцессу наедине с собственной ничтожностью.

*

Ученик корабельного лекаря Сэвил, под маской которого скрывалась эделосская беглянка Селин, в экипаже пузатого рыбацкого судна не то чтобы и не прижился, но и своим не был. Большинство моряков странно косились на нее, принимая то ли за слабоумного, то ли за ребенка, а те, кто и воспринимал как-то всерьез, в один голос пытались научить ее уму-разуму.

Больше всех Селин раздражал этот болтливый повар, на которого Флетчер просил не обращать внимания. Он казался глупым и навязчивым, но главное — постоянно норовил заставить ее впихнуть в себя побольше еды, словно от этого ему станет легче жить на свете.

Чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, ей пришлось жить в общей каюте с другими моряками, но и те постоянно цеплялись к ней, талдыча что-то на своем языке. Единственной защитой от них стал Атвин, который, видимо, перетягивал их язвительные шуточки на себя.

Юноша помогал Селин во всем, и девушка понимала, что без него ей было бы намного тяжелее. То, как они научились общаться без слов, тоже казалось странным, но почему-то забавляло ее, словно было игрой, которая продолжалась уже много дней.

И все же главной ее отдушиной стало предложение Флетчера и последовавшие за ним уроки. Очевидно, рыжему адмиралу тоже было нечем заняться в плавании, раз он решил научить ее своему языку. Они занимались где-то по часу каждый день, и поначалу Селин очень боялась чем-то прогневить своего наставника — задать вопрос или попросить объяснить еще раз. Потом страх постепенно начал уходить, и тогда дело пошло на лад — спустя неделю девушка уже знала весь алфавит и могла худо-бедно нацарапать пару слов на кирацийском.

Говорить она училась еще и с Атвином — парень показывал ей предметы и называл, как их имена звучат на его языке. Селин старательно повторяла чуждую слуху речь, а моряк улыбался, когда она делала ошибку, и хвалил ее, когда девушка оказывалась особенно успешна. Постепенно и ее ухо, и ее язык привыкли к звукам кирацийской речи, хотя узнать нужно было еще очень и очень многое.

На закате очередного дня их неспешного плавания Селин сидела на краю деревянного ящика, что стоял прямо на палубе, и болтала в воздухе босыми ногами. Теплый соленый ветерок обдувал ее лицо и стянутые в хвост волосы. Сейчас девушке казалось, что настоящая осень никогда не наступит, а это мгновение — такое тихое и спокойное — не закончится.

— Мо-о-о-ре, — Растягивая каждый звук, говорила она Атвину, — Во-о-о-лны.

Парень сидел рядом прямо на досках палубы, не сводя с нее восторженных глаз. Внимание Атвина, конечно, было приятно Селин, но иногда ей казалось, что юноша смеет на что-то надеяться…

Ей нравился Атвин — он явно был хорошим, добрым человеком и верным другом, но воспринимать его так,