Кресло русалки - Сью Монк Кид

Когда он вышел в коридор, не было и шести. Хью перенес чемодан в гостиную, поставил его и прошел к комнате Джесси.

Дверь была закрыта, но не заперта, он просто распахнул ее и вошел. Хью видел, как она спит, на протяжении двадцати лет, и сейчас она спала точно так же: на правом боку, волосы разметались по подушке, ладонь под щекой. Оконные стекла посеребрились. Утренний свет только начал просачиваться в комнату. Хью стоял, глядя на нее, подмечая начинающуюся седину, слюну, скопившуюся в уголках приоткрытого рта, прислушиваясь к легкому, прерывистому, но не переходящему в храп дыханию, – и ему захотелось лечь рядом с ней.

Обручальное кольцо она сняла. Он нашел его на бархатной подушечке, на столике рядом с кроватью, надетое на воткнутую иголку. Он коснулся его пальцем, думая о гусях на ее картине, о том, как она безжалостно вышвырнула их на поверхность.

Хью снял круглую золотую полоску с безымянного пальца и положил ее поверх кольца невесты с бриллиантом в платиновой коронке, подаренного так давно.

Девять дней спустя, вернувшись в Атланту, Хью все еще чувствовал такую же обреченность, как и в ту ночь.

Вот уже двадцать минут сидевшая в его офисе пациентка рассказывала о смерти своего восемнадцатилетнего кобеля таксы Аберкромби, то делясь историями из его жизни, то плача. Он не мешал ей распространяться о собаке просто потому, что сегодня так было проще, и он подозревал, что она плачет не столько из-за собаки, сколько из-за своего брата, умершего тремя месяцами раньше после долгих лет разлуки, по которому она не проронила и слезинки.

Женщина вытащила из стоявшей рядом коробочки последний носовой платок и протянула ему пустую картонку, как ребенок, протягивающий пустой стакан. Хью поднялся со своего кожаного кресла и вытащил новую порцию платков из шкатулки с откидной крышкой, стоявшей за книжной полкой, потом снова сел, стараясь не думать о Джесси и переключить внимание на расстроенные чувства пациентки.

Это началось сразу после его возвращения – болезненная неспособность сосредоточиться. В какое-то мгновение он слушал пациента, и тут же его перебивал голос Джесси, называющей имя брата Томаса.

– Прямо не знаю, что еще я могла сделать, – сказала пациентка, сидя на диване поджав ноги. – У Аберкромби был такой артрит, что он даже ходить не мог, к тому же его и так всего искололи стероидами. Нет, правда, что еще я могла сделать?

– Уверен, вы поступили правильно, что усыпили его» – сказал Хью, что вызвало новый взрыв рыданий.

Он смотрел, как дергаются ее плечи, и корил себя, что сидит в комнате с ней, а на самом деле далеко, слушает все, что она говорит, и ничего не слышит.

Его мысли блуждали, и Хью снова стоял перед рисунком, который Джесси сделала цветными карандашами. Мужчина был монахом. Это не так поражало, как мысль, что у Джесси, его Джесси, интрижка, но до сих пор повергало его в какой-то ступор. Она хотела, чтобы он знал; иначе она просто ответила бы «Томас». Он не мог постичь, зачем она добавила «брат», если только в этом не крылся какой-то подсознательный смысл. Какой? Неужели она хотела, чтобы он понял, сколь многим этот человек готов поступиться ради нее?

После возвращения Хью не мог отделаться от чувства, что его жизнь разлетается на куски, что пустота переполняет его как неизмеримое пространство. Два дня назад ему приснилось, что он астронавт, совершающий выход в открытый космос, привязанный к космическому челноку тросом, который внезапно рвется. Его просто отнесло в темную бездну, и он видел, как его корабль становится все меньше и меньше, превращаясь в крохотную белую точку в обступившем безмолвии.

Его ненависть к человеку, отнявшему у него Джесси, обрушивалась на него с внезапностью тропического ливня. Хью представлял себе их вдвоем – как этот мужчина трогает ее там, где мог трогать ее только он, дышит, уткнувшись в ее волосы. Сколько раз они занимались этим? Где? Однажды он проснулся весь в поту: ему показалось, что они занимаются любовью прямо сейчас в эту самую минуту.

Было унизительно обнаружить в себе способность к насилию и мести. Как любой хороший психоаналитик, Хью признавал это теоретически, изучая юнговские понятия личной и коллективной тени, но теперь ему пришлось пережить это самому, наяву. Его перестали посещать видения, как он отправляется в монастырь и хватает этого человека за глотку, но он не отрицал, что бывали моменты, когда ему хотелось видеть, как монах задыхается и истекает кровью.

Конечно, Хью никогда не поступил бы так, но одно желание, настоятельная необходимость заставляли его расстаться с представлениями о себе, которые он втайне лелеял. Никакой он был не особенный. Избранный. Его доброта, его знания не выделяли его из общей массы. Он ничем не отличался от остальных, и в душе его было много темного.

Это новое знание привлекло его внимание к человеческой стороне своей личности. Время от времени, когда Хью был в состоянии видеть себя как нечто большее, чем боль, которую испытывал, он надеялся, что его страдание не пропадает втуне, что каким-то образом оно делает его мягче, нежнее.

Хью понял, что женщина в другом конце комнаты объясняет подробности смерти собаки.

– У него были страшные боли – стоило взять его на руки, как он начинал скулить, – поэтому врач сделал ему в машине укол. Аберкромби лежал на заднем сиденье, и знаете, что он сделал, когда увидел доктора Ярборо?

Хью отрицательно покачал головой.

– Он поднял голову, посмотрел на него и завилял хвостом. Нет, вы представляете?

Да, подумал Хью. Он даже очень хорошо это представлял.

Когда Джесси позвонила ему в воскресенье и попросила приехать, он отправился, точь-в-точь как эта дурацкая собака – виляя хвостом. Он думал, что едет мириться. Он думал – что бы на нее ни нашло, это должно пройти.

Было нетрудно заметить, насколько она изменилась. Джесси выглядела усталой и измученной из-за неприятностей с Нелл, но за этим Хью почувствовал какую-то оживленность. В ее поведении безошибочно угадывалась какая-то неизвестная до сих пор независимость, неведомая доселе сдержанность, самоконтроль. Он увидел, что и картины ее изменились, взорвав границы маленьких ящичков и превратившись в яркие оттиски таинственного процесса, в который она была вовлечена.

В прошлом большая часть ее оставалась невидимой. Глядя на нее в больнице после столь длительной разлуки, Хью получил возможность увидеть ее заново.

Как часто это происходит, думал он. Мы смотрим на кого-то и не видим, что на самом деле творится у него в душе. Почему это оказалось так непросто – посмотреть на свою жену и понять, насколько он в ней нуждается, насколько его жизнь слеплена из мгновений, проведенных вместе?

Хью посмотрел на сидевшую перед ним женщину и постарался хотя бы на секунду увидеть ее. Теперь она рассказывала о собачьем кладбище.

Он коснулся странного маленького браслета на запястье.

Последний раз Ди звонила в его день рождения.