Узкие улочки жизни - Вероника Иванова

— Вам помочь?

Язык вдруг прилипает к пересохшему нёбу, и даже если бы я хотел ответить, неважно, утвердительно или отрицательно, это становится невозможным. А потом моё сознание захлёстывает цунами спутанных мыслей.

Ковёр такой мягкий и так близко... Ближе только она, единственная женщина в моём мире. Больше нет никого, нас двое, и это прекрасное число. Прекраснее только единица. Единое целое, которым мы можем стать, если отпустим свои чувства на волю. Есть ли что-то сдерживающее нас в эти минуты? Ничего...

«Что он собирается делать? Чего он от меня хочет? Нет... Нет... Нееет! Прочь! Пусти! Больно!..»

Мои пальцы, наткнувшиеся на жемчужину, замерли в паре дюймов от пальцев Анны. Наваждение схлынуло, но оно оказалось сильнее прежнего. Ужасающе сильное. Хотя, что может быть ужасного в близости мужчины и женщины, пусть и незнакомых друг с другом? Всё естественно и нормально, за исключением одной детали.

За весь вечер я ни разу не прочитал мысли фроляйн Штерн. И сейчас, глядя в ясные голубые глаза, не могу. Не получается. Чем-то напоминает ситуацию с леди Оливией, но ведь со стороны блондинки ни запрета, ни блока не было!

— О чём-то задумались?

— О странностях восприятия.

Взгляд блондинки слегка похолодел: на весеннем небе появились снежные облачка.

— Вам что-то привиделось?

Да, причём уже третий раз за день. Сначала плащ тамплиера на хозяйке салона «Свидание», потом хрустальный Грааль в руках сладкоголосого ангела, а теперь ещё и бессознательная страсть. Не многовато ли на сегодня?

— Наверное, мне тоже нужно поужинать.

— Пойдёте к накрытому столу?

— Нет, я должен проводить домой Агату. Поем позже.

— Ваша воля. Держите!

Она высыпала мне в ладонь собранные жемчужины, поднялась на ноги, поправила одежду, посмотрела на меня и спросила:

— Вы готовы?

— Ммм?

— Девочка, наверное, уже заждалась. Хотите заслужить её недовольство?

Я взвесил возможные варианты и честно признался:

— Лишь бы не проклятие.

Анна небрежно стряхнула с правого плеча пиджака несуществующие пылинки:

— За проклятиями надёжнее обращаться к другим людям. Подсказать адресок?

* * *

Я давно уже не пользуюсь личным автомобилем, даже любовь своей юности, вызывающе-алый «Рейсер» не стал держать в домашнем гараже, а сдал в салон проката. Разумеется, с условием предоставлять именно его и по первому требованию, если у меня возникнет желание сесть за руль. Правда, последние пять с лишним лет такового желания не возникало, либо оно, едва зародившись, сразу же наталкивалось на сопротивление здравого смысла.

Медиуму трудновато водить машину, особенно в городских условиях: слишком много мысленных раздражителей вокруг, а терять концентрацию нельзя ни на секунду. Если, разумеется, не хочешь попасть в аварию. Вот и я, позлившись, поохав и подумав, решил исключить вождение автомобиля из своих ежедневных занятий. Есть общественный транспорт, есть такси. Что ещё нужно для комфортной жизни? Умение управлять памятью, потому что стоило фроляйн Штерн вырулить на Мариенштрассе и влиться в поток, вернулись и сладко заныли в кончиках пальцев давно не освежавшиеся воспоминания.

Почему мне нравилось водить машину? Наверное, по тем же причинам, что и многим другим людям. Ощущение могущества. Превосходство. Да, все участники дорожного движения, сжимающие руль, по определению, равны, но когда ты всей поверхностью кожи ощущаешь силу урчащего под капотом двигателя, разве можно предположить, что у кого-то во власти находится более могучий зверь? Это сродни опьянению или сумасшествию, даже очень стойкие психологически люди хоть несколько дней, но проводят, наслаждаясь иллюзией возвышения. А кто-то так и остаётся «помешанным», но к счастью, большинство всё же находит в себе силы вынырнуть из автомобильного дурмана. Помню, я тоже бредил своим «Рейсером» дни и ночи, пока не возникла необходимость на протяжении недели отвозить соседских ребятишек в лесную школу и... Пока мы не оказались на волосок от аварии.

Наверное, не менее получаса моё сознание тогда сверлила мысль: а что, если бы кто-то из детей погиб? Собственная возможная смерть не волновала вообще, зато кровавое творчество воображения в отношении пассажиров впечатляло. Весьма. И хотя стыдно было вызывать эвакуатор для полностью исправной машины, но меня била такая крупная дрожь, что я не мог удержать руль. С тех пор автомобили перестали быть для меня наваждением. А для фроляйн Штерн, вероятно, и с самого начала не были таковым.

Никогда прежде не чувствовал себя настолько спокойно, путешествуя на пассажирском сиденье, даже в автобусных поездках приходится успокаивать нервы, сосредотачиваясь на газетном или книжном тексте, если, конечно, не находится темы для размышлений, способной поглотить большую часть моего внимания. А сейчас... Можно сказать, получаю удовольствие от виртуозной езды и ни капельки не волнуюсь, потому что уверен: до места назначения доберёмся живыми.

Трудно сказать, откуда возникло это ощущение. Может быть, родилось из чуткого спокойствия лежащих на руле ладоней Анны. Может быть, из улыбки, профиль которой я вижу в свете магазинных витрин и фар встречных машин. Может быть, из музыки, играющей где-то в недрах приборной панели, из песни, звучащей так тихо, что и мелодии не разобрать, не говоря уже о словах...

— Сделайте погромче, пожалуйста! — вдруг оживилась на заднем сиденье Агата.

— Что случилось? — спросила фроляйн Штерн, не отрывая взгляда от дороги.

— Песня... Это же Эш?

Блондинка чему-то усмехнулась, но ответила:

— Да, она. Хотите послушать? Сейчас.

И аккуратный ноготок несколько раз нажал на регулятор громкости, приближая голос исполнительницы к нашим ушам.

Верь раскалённым барханам и брызгам прибоя.

Верь: день за днём голос боли становится глуше.

Верь, что враги склонят головы перед тобою.

Верь в неподкупность друзей... Но мой голос не слушай!

Симфонический оркестр, следующий ритму дыхания одной женщины. Такое ощущение, что инструменты сами следят за исполнением своих партий, не доверяя музыкантам: мол, они же всего только люди, что с них взять? А певица поднимается вверх, взлетает вслед за песней... Или это песня безуспешно старается за ней угнаться?

Голос ядом разлился по венам?

Не слушай!

Нежным клятвам пророчит измену?

Не слушай!

Обещает надеждам забвенье?

Не слушай:

В сети слов так легко попадаются души...

Я напрасно исхода зимы ждала,

У весны для меня не нашлось тепла.

Едва ли не оперная ария сменяется чем-то близким к роковым композициям, набор музыкальных средств стремительно уменьшается, в завершении куплета сужаясь до гитары. Или лютни? С такой горьковатой хрипотцой мог бы петь средневековый менестрель на закате своей карьеры...