История Франции. Средние века. От Гуго Капета до Жанны д`Арк - Жорж Дюби

Приведем свидетельство не хрониста, а на сей раз романиста в точном значении этого слова, который писал на латино-романском языке, принятом как литературный в придворных кругах. Я имею в виду клерка — чтеца по имени Вас. Он служил Генриху Плантагенету, когда тот стал королем Англии. А во Франции Генрих был графом Анжуйским, герцогом Нормандии, а также и герцогом Аквитании благодаря женитьбе на Алиеноре. «Roman de Rou», роман Baca о Роллоне, повествует о жизни первых нормандских вождей, основываясь, в частности, на хрониках монаха Гильома из Жюмьежа, написанных столетием ранее. Вас их переводит, но также и обновляет, делая свои вставки. Две хроники позволяют составить портрет примерного государя. В первом из этих текстов изображен Ричард I, который уже несколько дней не покидает башню руанского замка. Что же он там делает? Ради какого важного дела он на столь долгое время лишил себя пребывания на свежем воздухе, удовольствия от охоты и засад? Он занимается подсчетами. Вместе со своими прево он считает, сколько им получено «налогов и доплат». Далее в этом тексте появляется граф Роберт, названный Великолепным. Он предстает получающим дары, а также и взимающим налоги, точнее говоря — взыскивающим «рельеф», налог на пожалование фьефом (в те времена, когда писал Вас, это сеньориальное право, которое фламандцы тогда еще терпели, хотя и с трудом, приносило государям огромные деньги. Филипп Август вскоре получит за Фландрию 5 тысяч марок, а за фьефы Иоанна Безземельного — 20 тысяч). Стало быть, Роберт изображен получающим то, что в действительности получал Генрих Плантагенет. Он оставляет себе то, что можно выпить и съесть, чем можно порадовать и щедро угостить своих домашних и гостей. Как добропорядочный рыцарь он, кроме этого, не оставляет себе ничего, раздавая сразу же все, что составляет прелесть жизни — коней, драгоценные сосуды (а также и женщин, хотя в повествовании об этом ничего не сказано, но вдовы, девушки-сироты, богатые наследницы были самым дорогим подарком, которого ждали от короля Генриха его верные слуги, и, чтобы они служили ему еще лучше, он им обещал такой подарок, и наконец, выполнял обещанное, распределяя женщин по своему расчету). И наконец, деньги. Здесь — суть всего повествования. Деньги, стекавшиеся со всех сторон в руки князя, не должны быть положены в сундуки. Их следует раздавать, расплескивать, чтобы они потекли по всем жилам государственного организма, оживили его, вселили в сердца подданных любовь к государю. Подобно добродетели, называемой caritas — что означает дружбу, привязанность, самопожертвование и взаимную доброжелательность, — деньги в своем обращении обеспечивают прочность социального порядка.

Вас рассказывает о трех дарах графа. Сначала он передает деньги рыцарю, который первым, как полагается, следует за государем, когда тот подходит к алтарю, чтобы совершить пожертвование. У этого рыцаря ничего нет, он терпит лишения, как многие другие, ему подобные. Но с полученными от графа деньгами он сразу же расстается, жертвуя их во имя Господне.

Второй дар достается клирику. Это прекрасное ювелирное изделие, столь ценное, что клирик, вне себя от радости, тут же умирает, задохнувшись в припадке алчности. Он наказан, ибо служителю Церкви, равно как и рыцарю, негоже гоняться за земными благами. Затем Роберт одаривает простолюдина. По правде говоря, человек этот не случайный, это мастер, умеющий ковать сталь, изготовлять добрые ножи. В предлагаемой читателю аллегорической сцене он представляет оружейников, поставляющих государю орудия его военного превосходства. Этот безродный человек, этот виллан оказывается единственным из трех, оставляющим себе подарок. Действительно, власть разрешает ему обогащаться, чтобы затем с пользой для себя обложить его налогом. «Роман о Роллоне» содержит политический урок. Три выведенных в нем персонажа расставлены по иерархической лестнице, воплощают три социальные категории, которые образуют княжеский двор, опору государства.

В те же годы Иоанн Солсберийский завершает Policraticus, ученый трактат, в котором на латыни излагаются самые начальные представления о светской власти. Иоанн — человек Церкви. Но в данный момент он находится на службе у светской власти в Англии, состоит при архиепископе Фоме Бекете, являвшемся канцлером, подчиняется, таким образом, Генриху Плантагенету. Этот король в Нормандии опирается на самый совершенный административный аппарат того времени. Иоанн учился в Париже, в конце жизни он станет епископом в Шартре. Теперь же он задается вопросами о государстве, описывает его как тело, руками которого являются воины, ногами — крестьяне, а головой — князь. Трепетным пульсирующим сердцем, которое гонит по всему телу придающую ему силу кровь (ясно, что здесь подразумеваются деньги, хотя прямо это не говорится), автор трактата считает «сенат» — княжеский двор.

И в этом Иоанн Солсберийский совершенно прав. Центральный орган государства — именно двор. Сюда сходились все каналы, по которым текли денье, сюда стекаются новые люди, которых подняла волна экономического роста, эти счастливчики, стремящиеся подняться еще выше. В замкнутое пространство двора нет доступа простонародью, как его нет и в укрепленные жилища самых захудалых дворян; но придворное общество отнюдь не является чем-то однородным. И государь, глава княжеского дома, для поддержания порядка в нижних его этажах внимательно следит за тем, чтобы различия в этом обществе сохранялись, чтобы при его дворе, как и при дворе Царя небесного, в раю Господнем, соблюдалась четкая иерархия, чтобы поддерживалось равновесное соперничество между его различными «сословиями». Рассказ Васа показывает: каждой из сословных групп была свойственна и своя мораль. Три сословия — три «порядка».

На нижней ступени иерархической лестницы находятся торговые люди, которые зарабатывают деньги. Андрэ, капеллан Филиппа Августа, называет их плебеями. Это презираемые неотесанные выскочки. Они более других полезны власти, но и более всего опасны, ибо поднимаются быстрее других. И эти другие предостерегают государя: выскочки — дурные советчики, не следует прислушиваться к ним. Но государь их выслушивает, ничего, впрочем, не предпринимая, чтобы умерить общее высокомерное отношение к плебеям. Напротив, он использует это отношение, дабы крепче держать их в своих руках. Самую жгучую зависть к скоробогатеям питают, естественно, те, кого обуревает жажда денег. Ведь именно они побеждали на поле брани. Они доказали свою храбрость государю в ходе турниров. На глазах государя эти люди при его дворе вступают в соперничество с другими искателями удачи, показавшими себя на ином поприще — в школах — с клерками. Служащие приносят государю не меньшую пользу, чем денежные воротилы, ибо он нуждается в людях, умеющих облечь в нужную форму приговоры, вести счетные книги, в любой момент подсчитать необходимые ему силы и средства. Будучи носителями недавних изменений, позволивших укрепить государственные структуры, клерки придают большую интеллектуальную стройность отправлению власти.

Церковь являлась хранительницей административно-управленческой системы, основанной на письменности, и реформа церковных институтов была проведена при опоре на эту воссозданную систему, на возврат к старым формам, подпорченным движением истории, на своего рода Возрождение. Это Возрождение и расцветает в XII веке, проявившись, в частности, в юридической практике. Опираясь на сопоставление различных текстов, на опыт преодоления противоречий между ними с помощью так называемого схоластического метода (названного так потому, что он сложился в епископальных школах — «схолах»), на использование таких приемов, как «дистинкция», постановка «под вопрос», на сопоставление аргументов «за» и «против», реформаторы выстроили на рациональных основах монументальное юридическое здание — каноническое право. К этому праву обращались не только тогда, когда судили людей Церкви. К нему прибегали и тогда, когда дело касалось мирян, если в их проступках что-либо затрагивало сферу сакрального. А границы этой сферы были расширены беспредельно, так как клирики считали, что брак, отношения между полами подсудны божественному закону, ибо скреплялись клятвенным обещанием. А клялись в те времена по любому поводу.