Боевая некромантка жизни - Анатолий Дубровный

– Вы хотите сказать, что сделанное Листиком не чудо? – подняв бровь, спросил маг, советник лорда «барсов».

– Да, действительно, разве то, что сделала эта рыжая девочка не чудо? – подержал своего советника Борилэн и тоже спросил: – А как же появление грозной Люсинэль? Вы же не будете отрицать, что нас удостоила своим посещением грозная богиня!

Жрец вздохнул и опасливо огляделся, видно испугался, что грозная богиня снова придет и строго накажет усомнившихся. Или накажет за то, что пытаются сомневаться в святости рыжей девочки, которой она оказывает своё покровительство. Набравшись смелости, жрец покаянным голосом признался, что он, ничтожный, усомнился в святости Листика. Ведь что такое чудо? Это деяние, невозможное в принципе, совершаемое избранным, в данном случае – избранной, именем богини и во славу её! Но рыжая девочка, совершая свои чудеса (жрец на всякий случай назвал то, что делала Листик, чудесами и снова опасливо огляделся), не возносила хвалу грозной богине, позволившей ей это сделать. А ведь должна была! Всё происходило как-то буднично, словно приём у мага-целителя, занимающегося благотворительностью (ведь девочка не требовала никакой платы за то, что сделала, даже не намекала, кого надо благодарить за чудесное исцеление). Мало того, что рыжая святая не говорила о том, чья она святая (настоящие святые обязательно это делают!), так за ней ещё два инквизитора таскаются, всё время заявляя, что это их святая и чудеса она делает именем ихнего бога! А знает ли лорд Борилэн, что у его рыжей гостьи есть знак, удостоверяющий, что она младший инспектор инквизиции?

– Младший инспектор – это даже не инквизитор, хотя иногда они наделяются большими полномочиями, но не до такой же степени, чтоб у такого инспектора инквизиторы были охранниками! А те двое, что таскались за Листиком, чуть ли не на побегушках у неё были, – задумчиво произнёс маг-советник. Старший жрец снова улыбнулся, но у него это вышло как-то криво:

– А то, что у такого младшего инспектора есть плеть? Оружие инквизиторов! Мало того, не одна плеть, а две! Да и плети не обычные, а в несколько раз мощнее! И она ими мастерски владеет!

– Но грозная Люсинэль?.. – растерянно начал Борилэн, но жрец не дал ему досказать:

– Когда она танцевала, а вы должны признать, что это был необычный танец, даже из орков никто (это же был орочий танец, вряд ли эльф будет так танцевать) так станцевать не сможет! Да и эльфийка, что светлая, что тёмная, так не станцует! Так вот, когда эта рыжая девочка танцевала, рядом с грозной Люсинэль были Анурам и Ырмытыр! Они вместе любовались тем танцем!

– Так это были… – прошептал лорд Снежных барсов.

– Да, старшие боги орков! – тоже прошептал жрец и очередной раз опасливо огляделся, словно испугавшись, что боги орков, услышав свои имена, появятся в зале. Убедившись, что боги не удостоили своим посещением резиденцию Снежных барсов, жрец на всякий случай шёпотом продолжил: – Боги орков пришли полюбоваться танцем! Танцем рыжей девочки, не орчанки! Ведь верховный бог орков сам это сказал! Но они пришли и смотрели вместе с грозной Люсинэль! А это значит, что они знают эту девочку, а это…

Жрец сделал многозначительную паузу, слушавшие его затаили дыхание, ожидая, что скажет им старший служитель грозной Люсинэль, недаром же богиня удостоила его беседы во время своего посещения храма. Жрец видно понял, что ожидают от него услышать, и помотал головой:

– Грозная Люсинэль мне об этом ничего не говорила, я догадался сам! Эта девочка настоящая святая! Она святая эльфов, орков и людей! К ней благоволят все боги!

А святая орков, людей и эльфов с укоризной смотрела на богиню темних эльфов, а грозная Люсинэль, к удивлению пришедшей с ней Гиналлой, оправдывалась! Перед этим богиню обвинила, нет, не рыжая девочка, а светлая эльфийка и в чём? В человеческих жертвах, вернее, в эльфийских! Гиналла не могла понять – в чём обвиняют богиню, она же не сделала ничего плохого!

– Ты не понимаешь, – устало произнесла Кираниэль, обращаясь к Гиналле, – жертвоприношение, когда убивают разумных, дает очень много силы. Но это злая сила, и чтоб подпитать получившего такую силу, нужны новые жертвоприношения – и так всё время. Получается замкнутый круг, в котором гибнут разумные, и тому, кто берёт эту силу, уже всё равно, кого приносят в жертву: эльфа, гнома, орка или кого-то из людского племени!

– Так никого же в жертву не приносили, – возразила тёмная эльфийка, светлая так же устало попыталась объяснить, что те эльфы, лишившие себя жизни, фактически выполнили ритуал жертвоприношения – сами себя в жертву и принесли. А раз выполнен ритуал, то жизненная сила не растеклась, как это происходит во время смерти, а была собрана в единый комок. Тёмная эльфийка, пожав плечами, сообщила, что эльфы, убившие сами себя, сделали это добровольно, хотя другого выхода у них не было – если бы они не сделали то, что сделали, то были бы изгнаны со своими семьями, их просто бы выставили за ворота города с тем, что изгнанники смогли бы с собой унести. А это верная гибель. Ведь оружия им бы не дали! А так… Ценой своей жизни они спасли своих родных. Листик посмотрела на Люсинэль расширившимися глазами и спросила:

– А дети? Их тоже бы выгнали из города?

Богиня тёмных эльфов кивнула и сообщила, что такой закон – уличённый в чёрном колдовстве или его использовании должен быть изгнан вместе с семейством, чтоб другим неповадно было! Совершив коллективное самоубийство, эльфы-преступники спасли своих близких, но не спасли клан. Клана Пещерных медведей больше не будет! Листик и Кираниэль удивились – а куда ж денутся все те эльфы, что были в клане? Пояснила Гиналла, рассказав, что те, кто не был воинами (а как уже знали Кираниэль и Листик – хоть воины и были привилегированной верхушкой клана, но их было не много), могут уйти в другие кланы, присягнув на верность лорду того клана, куда идут. А воины уйдут в городскую стражу, если их туда примут, или подадутся в наёмники, уйдя из города. Но их семьи в городе останутся, их будет содержать община, и со временем те, кто остался, могут войти в какой-нибудь клан. Кираниэль восприняла как должное то, что тех, кто лишился кормильца, будет содержать городская община, но выразила удивление, что те, кто уходят, перестают заботиться о своей семье. Гиналла продолжила объяснять:

– Тёмные эльфы-воины ценятся как наемники и неплохо зарабатывают, но они должны больше половины своего заработка отдавать городу. Почему они не отдают деньги своей семье, а городу? Наёмник может погибнуть и перестать зарабатывать деньги, но город будет по-прежнему заботиться о его семье. А почему могут быть принять в другой клан эльфы, которые не воины? Ведь уже была принесена лорду прежнего клана, магически закреплённая, клятва, которую нельзя нарушить? Грозная Люсиниэль освобождает от этой клятвы, объявив о прекращении существовании клана. В этом случае тёмный эльф становится свободным и может поступать, как хочет. А в клане обычно своих воинов хватает, а вот работников… Кира, ты же сама видела.

– Да, – кивнула светлая эльфийка, – воевать почётно, а работать нет, благородным воинам – почёт и уважение, а ценятся простые работники. Так ценятся, что любой клан готов принять работника в свои ряды, а вот воина нет, и они, благородные, идут в наёмники. Потому так много среди наёмников тёмных эльфов и не только среди наёмников, но и среди наёмных убийц. Если умеешь только убивать, то ничего другого делать не будешь.