Битва за Лукоморье. Книга I - Роман Папсуев

Отчего волколак на Трухановичей напал – кто ж знает? То ли орисницы[29] семье такую страшную долю насудили, то ли всё вышло из-за того, что дом у самого леса стоит, на окраине деревни: первый двор, считай. Видать, волколак вовсе страх потерял, раз в избу сунулся, но кто ж их, нечистых, разберет?

Добрыня поднял руку, останавливая грозящий пойти по третьему кругу рассказ:

– Дом Трухановичей… Там сейчас кто-то живет?

– Да помилуй, боярин, – растерялся Игнат, – кто ж туда сунется-то, после всего? Заколотили дом-то, с той самой ночи туда никто и не ходит.

– Ладушку-сиротинушку соседи приютили, – ввернула Авдотья, – выхаживают, да всё болеет она. Как бы, часом, не по…

– Типун тебе на язык, кликуша! – буркнул кузнец Корислав, перебивая старуху.

– Молчу, молчу, – едва не накаркавшая беду бабка поспешно прикрыла рот ладошкой.

Добрыня и Василий переглянулись и, не сговариваясь, поднялись.

– Давай пройдемся, Брониславич, – сказал Добрыня, опоясываясь. – Показывай дорогу к дому Трухановичей.

* * *

Отправились впятером – оба богатыря, боярин, староста да кузнец. Бабка тискала пальцами знак защиты души на шее и мотала головой, наотрез отказываясь приближаться к проклятому дому.

Узкой дорогой, заросшей на обочинах лопухами да ромашкой, шли по краю деревни. Кузнец Корислав, то и дело бросал на богатырей странные взгляды, будто сказать что-то хотел – и Василий это приметил. Легонько толкнул Добрыню в локоть, побратим указал на Корислава, а сам принялся увлеченно и в подробностях расспрашивать боярина и старосту о минувшем сборе урожая.

Корислав же, поравнявшись с Добрыней, тихо произнес, почти шепнул:

– Травили его.

Никитич недоуменно нахмурился:

– Кого?

– Егора, – пояснил Корислав. – Не могу слушать, как чернят беднягу, ведь с лица воду не пить. Обычный парнишка был, а что в полях не горбатился, так каждый свой путь выбирает. Агафон-зверолов, друг мой, сказывал, что из младшего Трухановича мог отличный знахарь получиться. Митька, Фома и Егор сдружились крепко, частенько в лес ходили – по дрова, по ягоды, за медом диким да на охоту. Агафон их взялся учить… да вот как дело повернулось…

Олех Брониславич со старостой ушли довольно далеко вперед и вряд ли могли что слышать, но Корислав заговорил еще тише:

– О мертвых – либо хорошо, либо ничего, да только нет сил молчать. Чеслава-боярыня – страх какой лютой была, хуже любой ведьмы. Олех-то сюда, в глушь, не от хорошей жизни забрался, а жене то поперек горла стало. На людей срывалась, слуги их такое рассказывают – жуть! Но хитра была, крутила нашими как хотела. Вот отчего-то невзлюбила она Егора, может, глаза ей мозолил? Начала слухи про него распускать да людей науськивать… Полдеревни на беднягу из-за Чеславы взъелось, а уж когда на празднике парня в костер лицом уложили… Озверевшие…

Поймав взгляд Добрыни, кузнец смутился и пробормотал:

– Прости, боярин, что я все о своем… Сплетничать не хотел, да уж больно шумно они напраслину на парнишку возводят…

Можно было заметить, что сейчас Корислав занимается тем же самым, но Добрыня смолчал. Не раз он сталкивался с тем, что чья-то боль бередит в собеседнике душу и требует справедливости, даже если это не имеет отношения к делу… Наивное и понятное желание человеческое высказаться, когда не дают. За столом-то Корислава перекричали – и боярин, и староста, и бойкая бабулька…

Поникший кузнец ускорил шаг, вновь присоединившись к Олеху, Игнату и Василию. Вскоре вышли к большому двору, который и в самом деле стоял у самого леса. Высокий и крепкий забор-частокол подтверждал, что хозяева опасность такого соседства прекрасно осознавали.

Мощные, но покосившиеся и грязные ворота оказались заколочены широкими досками. Богатыри решительно двинулись вперед, а вот рабатчане приотстали, с опаской поглядывая то на молчаливый дом, то на ржавый осенний лес. Стоило Василию оторвать пару досок, как одна из воротных створок натужно заскрипела и опасно накренилась – не поддержи ее Добрыня, рухнула бы прямо на гостей. Силен волколак, раз сумел такие ворота сорвать… Здоровенные петли наружу вывернуты, значит, и впрямь он их на обратном пути вынес.

Внутри двора было пусто и тихо – лишь поскрипывали на слабом ветру распахнутые настежь двери конюшни, хлева и курятника: скотину и птиц успели разобрать на передержку. Судя по следам, людей здесь ходило немного, да и ушли они быстро, даже не натоптали толком… Страх оказался сильнее любопытства.

Повернувшись к забору, Добрыня вновь оценил его крепость и высоту, перевел взгляд на крышу хлева, что почти вплотную подходила к частоколу. У стены валялись несколько сорванных с крыши досок, на которых отчетливо виднелись следы когтей. Воображение разыгралось, будто своими глазами всё увидел…

Воевода поманил Василия:

– Вот тут он через забор перепрыгнул. Прямо на крышу, а потом – вниз.

– Ага, – согласно кивнул Казимирович. – Пойдем, что покажу.

Ближе к дому на земле обнаружилась большая лужа засохшей крови.

– Наше счастье, что погода добрая. – Василий был хмур и собран, как в бою. – Дождей не было, следы будто на бумаге писаны.

Со времени нападения прошла неделя, и Добрыня вообще сомневался, что им удастся хоть что-то отыскать, а тут – действительно, повезло так повезло. Словно вчера всё случилось… Присев, Никитич принялся осматривать следы. Возле запыленной лужи виднелись отпечатки волчьих лап, но только огромных – крупнее медвежьих. Волколак тут ненадолго задержался и…

– Как думаешь, это один из Трухановичей? – Василий всё так же хмуро смотрел на запекшуюся кровь.

– Собака, – коротко бросил Добрыня, кивнув на валявшийся рядом клочок окровавленной светлой шкуры.

Всё, что осталось от верного защитника двора. Растерзанное тело местные наверняка уже сожгли.

Воевода занялся заколоченной – дверь сорвали с петель и здесь – избой. Обернулся, оценивая расстояние от стены до дома… Вновь посмотрел на вход, над которым были начертаны защитные руны и висели пучки засохшей травы.

– Обережная защита его не остановила. Да и не могла. – Богатырь поднялся и пояснил, указывая рукой направление, закрепляя выводы. – Всё случилось очень быстро. Оборотень перемахнул через забор на крышу хлева, в несколько прыжков пересек двор и разорвал собаку, которая попыталась преградить ему дорогу. А потом ворвался в избу.

– Ага. – Казимирович, оглаживая короткую бороду, глядел на следы, ведущие от двери к воротам. – Обратно мерзавец шел уже неспешно.

Волколак, похоже, выходя из избы, наступил в кровь и, судя по расстоянию между следами, передвигался отнюдь не прыжками. Василий склонился возле одного из отпечатков, тронул пальцами землю рядом, где виднелись крупные темные пятна.