Испытание временем - Виталий Храмов

Меж тем Егор вышел из-за брони и пошёл приставными шагами к румынам, не сводя с них ствола своей винтовки. Румыны встали, повернулись к нему.

– На колени! – кричит Егор, отгоняя одного от толпы, разворачивает его, ставит на колени, подбивая его в сгиб коленей. Охлопывает по карманам.

– Ловко ты! – кричу я. – Уже приходилось пленных брать?

– Меня брали! – отвечает Егор. – Наша доблестная милиция! Молодой я был и глупый.

Процесс «взятия» пленных был нудным и долгим. И поэтому утомительным. Для меня. Не знаю, как для моих соратников. Ничего не происходит, легко отвлечься, задуматься о чём-нибудь, но бдительности терять нельзя! Выхватит какой-нибудь из этих, с виду жалких, цыган пистолет из-за спины – положит нас всех на раз-два. Приходится силой воли удерживать концентрацию.

А когда Егор и Сашок повязали этих – от дороги уже тёк постоянный ручеёк решивших завязать с войной. Эти – решили поменять войну на страшную вечную мерзлоту дикой Сибири, которой их пугали офицеры.

А были такие, которые не смогли определиться. За то время, что я «контролировал» пленных и дорогу, двое застрелились. Просто выходили из людской реки, садились, разувались, засовывали себе ствол в рот и пальцем ноги вышибали мозги. Бывает. Истинно лучше страшный конец, чем бесконечный страх.

Был ещё один, что стал кричать и стрелять – в спины идущих сдаваться в плен. Его завалили – свои же. Застрелил его солдат румынской армии и пошёл дальше. Не к нашему «пункту приёма пленных», а туда, к пепелищу села.

Солнце было высоко, мороз потихоньку крепчал, снег идти почти перестал. И вот в это время на дороге поднялась паника. Похоронная процессия румын превратилась в паническое бегство.

– А вот и наши! – кричу радостно. Я и правда рад. – Лошадь, надо бы себя обозначить! Флаг красный – был бы идеальным.

Понятно, но где его взять?

– Ищи белые тряпки! Те же портянки, полотенца! На палки, штыки наденем. Не хочется загнуться от дружеского огня! Пальнут из пушки, с перепугу – только потом разбираться будут.

А толпа пленных у нас уже внушительная. Стоят в снегу на коленях, нога на ногу, руки за головой в замок пальцев. Я видел по телевизору. Не знаю, насколько это оправданно, но связать их всех просто нереально. А от дороги бежит целый девятый вал сдаваться. Оружие бросают кто где. И около мёртвого танка – уже гора винтовок и амуниции.

Лошадь тащит кавалерийскую пику. У меня шок. Откуда? Была, оказывается, в горе сданного оружия. Времена лихих конных атак ещё не закончились, оказывается. Это я думал, что холодное оружие должно исчезнуть в век автоматического оружия, а вот румыны не думают. Да и наши. Наши «гусары», что воевали несколько дней бок о бок со штрафниками, также таскали свои шашки на боках. Не видел, чтобы применяли – воевали как пехота. До противника добирались с ветерком, спешивались и воевали – пешими, но шашки исправно таскали на боку.

Вижу широкогрудые танки, что утюжили снежную целину в поднятой ими самими вьюге. Спешно привязываю белое полотнище с бурым пятном к пике лоскутами ткани, распущенными на полосы. Простынь это. Была. И кого-то на ней убили – пятно старой крови было немаленьким. Даже этим не побрезговали мародёры европейские. Вздохнул – и нам сгодилось.

Стал махать получившимся «японским» флагом над головой. Залез на башню, встал в полный рост. И опять забыл о пленных. Снять меня как два пальца об асфальт! Обошлось.

Гулко, каким-то тупым протяжно-звонким буханьем стрельнули танковые пушки. Характерно так. Не спутаешь. Аж сердце подпрыгнуло – как я соскучился по этому звуку!

Два куста разрывов встали у дороги. Как стоп-сигнал – по эту сторону взрывов всякое движение прекратилось. Вся масса людей залегла. Там, дальше, за разрывами – ускорились, бросая оружие, амуницию, обоз.

Мать моя женщина! Какие красавцы! Это я любовался нашими танками, легендарными Т-34, что широкогрудыми кораблями летели над белым морем снега, качаясь на этих снежных волнах. В поднятой танками снежной пурге и не заметил, что танки облеплены заснеженными, как снеговики, людьми, что жались к броне.

Крайний, левый танк резко крутнулся на вставшей колом гусенице, полетел к нам. Я думал, при этом манёвре люди с него посыплются, как брызги от собаки, – но удержались.

«Наши» пленные вскинули руки в небо. Я ещё рьянее закрутил флагом над головой.

Танк резко встал. Снег полетел дальше, оседая на пленных, что шарахнулись от него, падали на отёкших от долгого стояния на коленях ногах, друг на друга. Башня с жужжанием покрутилась вправо-влево, обведя нас стволом 76-мм пушки, замерла в направлении танка румын. Посыпалась с брони пехота, отряхались, крутя корпусом, как уже упоминавшиеся собаки, не опуская оружия с нас. Круто! Зрелище, достойное руки Тарантино.

– Свои! – кричу я. – Русские! Штрафная рота Н-ской дивизии М-ской армии. Донской фронт!

Стволы автоматов чуть дёрнулись, чуть опустились.

– Боец Кенобев! Штрафная рота. М-ская армия! Это наши пленные! – опять кричу.

Открываются, почему-то с грохотом, танковые люки. Оттуда пар. Из пара танкисты. Двое, как спрыгнули, сразу повалились на землю. И лежат, раскинув руки. Отдыхают? Так тяжело им пришлось?

А командир танка, в зимнем комбинезоне на меху, в танкошлеме меховом, в унтах, неспешно открыл планшет, сверился с ним нахмуренно, снял перчатки, махнул мне:

– Спускайся, боец!

Я спрыгнул. Подошёл. Танкист протянул руку, смотрит прямо в глаза:

– Капитан Анистратов, Н-ская бригада. Как вы тут оказались?

Руку жмёт крепко, в глаза смотрит пристально.

– Так мы тут и были! Ниоткуда не оказывались. Уже третий день ведём тут бой. Сначала отбили село, теперь удерживаем, – отвечаю я.

– У меня тут наших не числится.

– Бывает, гражданин начальник. А мы есть. Вот, танк подбили, мадьяр порубали, повязали – этих вот.

– Молодцы! Доложу о вас командованию. Молодцы! Тяжко было?

– Нормально. У штрафников легко не бывает.

– Ну да. Верно. А что там, не знаешь?

– Вчера наша дивизия билась. Уже сутки ничего не слышим.

Капитан покачал головой, повернулся к усатому дядьке из танкодесантников:

– Оставь тут пару человек, мало ли! Нет, пятерочку. Двоих мало. И вот что. Сам останься. Понял?

Усатый злобно глянул на меня, кивнул.

– Ну, бывайте, штрафные! Повтори фамилии!

Я продиктовал. Капитан записал карандашом в свой планшет, захлопнул, шагнул к танку.

– К машине, – как-то буднично, вполголоса сказал.

Но танкисты подорвались, полезли по танку в люки. Десант – на броню. И пристёгиваются. Вот почему они не свалились! Капитан сел на башню, ноги – в башню, схватился за свой люк, что закрыл ему грудь, как щитом, что-то крикнул в машину. Потом козырнул нам, танк взревел, пошёл, выкидывая позади комья снега.