Путин, Буш и война в Ираке - Леонид Млечин

Тарик Азиз — это глаза и уши Саддама Хусейна. Евгений Примаков говорил, что Азиз — высокопоставленный посыльный, а не человек, которому доверено принимать решения. Тем не менее, чтобы подчеркнуть серьезность российского подхода, его принял сам президент Ельцин.

Предложение Примакова заключалось в том, что Ирак не мешает инспекторской группе работать, взамен Россия добивается постепенного снятия санкций.

Примаков исходил из того, что иракцев надо не только наказывать, но и поощрять. Ведь большую часть работы инспекторы сделали, значит, можно смягчать санкции против Ирака. Иначе иракцы не видят никакого смысла в сотрудничестве с инспекторами ООН.

После переговоров с Тариком Азизом Примаков предложил министрам иностранных дел Англии, Франции, Америки и Китая (то есть постоянным членам Совета Безопасности ООН) срочно собраться в Женеве. 18 ноября Примаков провел в телефонных переговорах. Он намечал встречу на вечер 19 ноября.

Олбрайт находилась в Индии и не хотела сокращать свой визит, а Примакова ждали в Бразилии. Евгений Максимович хладнокровно предложил ей прислать в Женеву вместо себя заместителя. Олбрайт сказала, что проблема слишком серьезная. Она приедет в Женеву в два часа ночи.

— Отлично, — ответил Примаков, — но я уже улечу.

Иметь дело с Олбрайт было непросто.

— Евгений, — сказала она железным тоном, — будет очень странно, если российский министр не сможет встретиться с американским государственным секретарем для обсуждения ситуации в Ираке, потому что он не мог подождать ее каких-нибудь два часа! Особенно после того как президент Клинтон поддержал вступление вашей страны в большую восьмерку.

Примаков вздохнул:

— Мы встретимся в Женеве в два часа ночи.

Евгений Максимович сообщил коллегам-министрам, что Ирак согласен на возвращение инспекторов — и не ставит никаких предварительных условий.

Мадлен Олбрайт прямо спросила советского министра:

— Евгений, не стоит ли за вашей договоренностью с Багдадом нечто иное?

Примаков твердо сказал, что никаких секретных договоренностей нет. Но Олбрайт подозревала, что Примаков что-то пообещал иракцам, и предупредила, что двусторонние договоренности Москвы и Багдада не будут обязательными для Совета Безопасности ООН.

Российский план был принят. Это стало переломным моментом. Примаков с профессиональной точки зрения взял верх над американской дипломатией, показав, что способен урегулировать сложнейший международный кризис.

— Нам удалось предотвратить удар по Ираку, — с гордостью говорил мне тогда Евгений Максимович. — Цель у нас была одна — запретить оружие массового поражения. Но мы же не могли — вопреки всему, вопреки логике, собственным интересам и наперекор общественному мнению — подключиться к силовым акциям и ударить. Никто меня не заставит как министра это сделать. Мы пошли по другому пути, успешно сыграли и при этом чувствовали себя частью мирового сообщества…

Но раньше времени снимать санкции Соединенные Штаты и Англия не хотели. Они считали, что сначала Саддам должен выполнить все до единого требования ООН. Они не верили иракскому президенту, и у них были для этого все основания.

Саддам почувствовал, что с помощью России может добиться ослабления санкций без всяких инспекций.

Через два месяца начался новый кризис. Иракцы не пустили инспекторов в президентские комплексы. В январе 1998 года Саддам потребовал отменить все инспекции на три месяца, а через полгода вообще отменить санкции.

В ответ американцы и англичане направили в Персидский залив дополнительные авианосные группы.

Российская дипломатия опять занялась иракскими делами. Никто не любил Саддама Хусейна, и в те времена в российском Министерстве иностранных дел — неофициально! — всякий бы сказал, что его режим — несчастье для Ирака.

Но если американцы исходили из того, что рано или поздно от Саддама Хусейна придется избавиться, то Примаков и его арабисты были уверены в обратном. Всякое давление на Ирак только укрепляет его позиции, поэтому надо смириться с существованием иракского диктатора. И, тем более, ни к чему хорошему не приведет новый удар по Ираку. В самого Саддама ракета не попадет, пострадают совершенно невинные люди….

В начале февраля 1998 года казалось, что военная операция против Ирака все-таки может начаться.

В феврале в Багдад отправился генеральный секретарь ООН Кофи Аннан. Он вернулся со словами, что «с Саддамом можно иметь дело». Несколько месяцев достигнутое им соглашение продолжало действовать.

Российские дипломаты во главе с министром Примаковым утверждали, что решение иракского кризиса найдено. Словно не зная об этом, Соединенные Штаты и Англия говорили о том, что военная акция против Ирака неизбежна.

Будь это согласованная игра — американцы давят, облегчая российским дипломатам переговоры в Багдаде, было бы хорошо. Но дело обстояло иначе.

Если бы мы имели доступ к секретным телеграммам, которыми всю эту неделю обменивались дипломаты, мы могли бы восхититься их каторжным трудом в попытке разрешить иракский кризис. Большую часть работы проделал заместитель министра иностранных дел России Виктор Посувалюк.

Но вот что казалось странным.

Почему ситуация вокруг Ирака захватила воображение российских политиков больше, чем, скажем, Чечня? И президент, и Государственная Дума занимались Ираком с большим интересом, чем нашими внутренними делами.

Казалось, забота об Ираке важнее заботы о собственной стране. В Багдад отправился самолет с гуманитарной помощью. Помогать страждущим — благое дело, но в нашей стране так много несчастных детей — в детских домах, в больницах, которые остро нуждаются в помощи. Почему бы им не помочь в первую очередь?

Забота об Ираке — беспроигрышное дело для политиков. Можно выглядеть очень гуманным, разумным и справедливым. Отчего же во внутренних делах политики не проявляют те же качества? Да, положение иракцев было отчаянным. Но кто же в этом виноват, кроме Саддама Хусейна, который сначала затеял восьмилетнюю кровавую войну с Ираном, затем оккупировал Кувейт? Если бы Саддам меньше денег тратил на создание собственного ядерного, химического и биологического оружия, было бы чем накормить иракский народ.

Вокруг Ирака сплелось множество интересов, и в них стоит разобраться.

Что двигало Францией и другими европейскими странами?

Они в большей степени боялись пустить в ход силу против Саддама Хусейна, чем его самого. Считали, что удар по Ираку повлечет за собой неприятные для европейцев последствия. Например, вспышку терроризма.

Чем руководствовались арабские государства и соседи Ирака?

Они всем сердцем ненавидели Саддама, но при этом считали, что удар по Багдаду только укрепляет его позиции — на его сторону становится арабская улица.