Синее пламя - Дмитрий Воронин

Темплар усмехнулся — мысленно. Вампирочка способна согнуть в бараний рог любого обычного человека, да и этот верзила, если с ней схватится… Легран будет знать, на кого поставить последнюю монету. Надо сказать Синтии, чтобы не высовывалась, а то, кто знает, вдруг и найдутся среди зрителей знатоки, сообразят, что если девчонка одним взмахом отсекает здоровенному мужику руку, да еще и вместе с кольчужным рукавом, то здесь явно что-то нечисто.

— Ранен? — спросил он, уводя разговор от опасной темы.

— Царапины, — отмахнулся Штырь. — А ты, я смотрю, не просто оцарапан, верно?

Взглянув на свою руку, Шенк был вынужден согласиться с великаном. Ручеек крови… да что там ручеек, струя, можно сказать, вытекала из-под кованого наплечника, скапливаясь в перчатке и уже вовсю сочась из сочленений.

Он провел рукой над раной — ну и что, что она скрыта броней и одеждой, для Знака это не преграда. Губы шепнули нужные слова, ладонь вспыхнула белым светом, по раненой руке прошла волна тепла. Мысленно просчитав до десяти, темплар сжал руку, гася Знак, затем стянул перчатку, вылил кровь, брезгливо стряхнул красные капли. В ушах слабо зазвенело — дар Святой Сиксты отбирал капельку сил в уплату за излечение.

— Что? И это все? — Глаза гиганта расширились от изумления.

— Все, — кивнул Шенк. — Там только шрам остался.

— И ты любую рану так… можешь?

— Не любую, — вздохнул темплар, и перед глазами, как живая, встала картина, увиденная им в гостинице так недавно. Умирающий друг, которому уже не могли помочь Знаки Силы. — Не любую… только небольшую и только свежую.

— Так займись делом, — вдруг встряла в разговор Синтия, и в голосе ее прорезалась сталь. — Здесь сколько угодно тех, у кого имеются небольшие раны. А уж свежие — свежее не бывает.

Сознание возвращалось медленно, с трудом, словно не желая вновь занимать некогда оставленное тело. В ушах били колокола, да не красиво, ладно, как на церквах Святой Сиксты, откуда гудящая медь призывала жителей отдать долг светлой памяти основательницы Ордена, — а тревожно, неровно, заглушая все вокруг. Но постепенно бой становился тише, и вот сквозь гул уже стали прорываться сначала отдельные слова, а затем и целые фразы.

— …живой?

— Да что ему… слишком много… перестарался… заставь дурака… молиться, он и лоб…

Первый голос он узнал бы и на смертном одре, это явно была Синтия. «Конечно, — подумалось вдруг тоскливо, — боится, что уберечь не смогла». Второй голос тоже был знаком, даже не сам голос, а интонации — ворчливые, вечно чем-то недовольные. Тоже узнал — старуха Руж, не кто иной, как она. Снова небось колдовством промышляет. Постепенно голоса становились отчетливее, он разбирал уже каждое слово, но открыть глаза сил не было, как будто на веки привесили по паре наковален.

— Я уж, почитай, сколько лет лекарским делом занимаюсь, — скрипела, как несмазанная телега, старуха, — и не только травками да отварами, а и… гм, кое-чем иным. И знаю, что лекарь, буде осторожности не проявит, сам первым и ляжет. А этот дурень…

— Не называй его дурнем! — Голос Синтии задрожал от возмущения.

— Цыц, чудище! — рявкнула в ответ старуха. — На кого голос повышаешь, отродье Тьмы?

— Кто тут отродье, еще вопрос, — сбавив тон, отпарировала девушка. — Ведьмы тоже… не создания Сиксты. А дурнем его не называй, он же не для себя…

— Знаю, что не для себя, — мрачно заметила старуха. — Да только голову-то на плечах иметь надобно? Магия, она ж силы требует, да еще побольше, чем просто так железками махать. Он ведь и помереть мог.

— Не… магия… — с трудом разжав непослушные губы, выдавил из себя темплар.

— Гляди ж ты, очухался! — восхитилась старуха. — А крепок ты, паренек, ничего не скажешь. Лежи, лежи, тебе сейчас отдыхать надо, я вот тут еще отварчику приготовлю, да твоя… гм… подруга тебя натрет. А что до магии, так ты еще веришь в эти сказки, что ваши Знаки вам Сикстой дарованы?

— Это… Дар… Света…

— Угу, как же. Так же, как моя лекарская волшба есть дар Тьмы. Поживешь с мое, сосунок, многое поймешь… если доживешь, конечно. Все одна магия, суть лишь, для чего ее пользуют. Ладно, а сейчас спи!

И сознание, только обосновавшись на привычном месте, снова с готовностью куда-то умчалось.

Второй раз он пришел в себя позже — и сразу почувствовал, как чьи-то сильные руки ворочают его тяжелое, непослушное тело, растирают, разминают, да с таким азартом, что из-под узких — он даже догадывался чьих — ладоней идет самый настоящий жар, приятно согревающий тело.

Он попытался открыть глаза, вспоминая, что в прошлый раз это так и не удалось. Но веки поднялись легко, как у человека, который хорошо выспался. И тут же уперся взглядом прямо в глаза Синтии. Девушка выглядела бледной… или же прекращалось действие очередной порции эликсира.

— Ну, наконец-то! — выдохнула она и провела рукой по вспотевшему лбу. Руки были чуть не по локоть перемазаны в какой-то отвратительного вида гадости буро-зеленого цвета, в нос ударила волна запаха… в нем тоже приятного было мало.

На лбу Синтии остались грязные разводы, она тут же это почувствовала, взглянула на пальцы, коротко, но смачно ругнулась — от кого только набралась, от солдатни, что ли, — и принялась вытирать лицо какой-то тряпкой, Грязь больше размазывалась, чем устранялась.

— Что… что со мной случилось?

Губы двигались еще с трудом, но в целом подчинялись. Не то что в прошлый раз, когда каждое слово приходилось буквально выдирать силой.

— А сам что помнишь?

— Я? — Он задумался.

Перед глазами проплыли оскаленные лица, окровавленное оружие… Штырь, то ли раненый, то ли просто весь перемазанный в крови. Потом… а что потом?

— Помню штурм, — с трудом выговорил он. — Мы вроде отбились. Дальше ничего не помню.

Она поджала губы, затем с некоторой неохотой протянула:

— Это я виновата. Ты как раз зарастил себе рану на руке, этим вашим Знаком, будь он неладен. Я сдуру и ляпни, мол, раненых много, занялся бы делом.

Он попытался вспомнить, не смог, но все же растянул губы в жалком подобии улыбки.

— Правильно сказала. И что?

— И ты, как был, весь в крови и мозгах… чужих в основном, потащился пользовать увечных. Подлатал почти два десятка раненых, а потом сломался. Упал мордой в грязь, да так и остался лежать. Бабка Эллина говорит, что просто перестарался. Нельзя, говорит, колдовать без отдыха, а ты… в общем, два дня уже пластом лежишь. Вчера вот только несколько слов из себя выдавил, а потом она тебя опять усыпила.

Девушка говорила неспешно, а сама в это время продолжала разминать его тело.

— Отвар вот приготовила, говорит, пить его не надо, а вот на кожу — самое то. А еще, Шенк, я уже три часа держаться могу.