Нефертити - Мишель Моран

— Посмотри на постройки внимательнее, — коротко бросил отец.

Я тайком присмотрелась.

— Дешевка?

— Кирпич-сырец и блоки из песчаника. А вместо того чтобы тратить время на барельефы, изображения просто высекаются в камне.

Я повернулась к отцу, прижав край одежды, чтобы ее не трепало ветром.

— И ты это позволил?!

— Кто может что-то позволять или не позволять Эхнатону? Это его город.

Мы снова посмотрели на постройки, и я задумчиво произнесла:

— Нет, теперь это наш город, нас всех. В людской памяти наши имена будут связаны с ним.

Отец не ответил. Сегодня он должен был отплыть обратно в Фивы и вернуться только тогда, когда дворец будет готов. Кто знает, сколько на это уйдет времени. Пять месяцев? Год?

Процессия визирей, за которыми следовала знать и тысяча придворных слуг, свернула к обнесенному стенами Городу Шатров. Шатры солдат стояли снаружи, окружая стены в три ряда. Когда мы въехали в ворота, я подумала о Нахтмине. Где он сейчас? Наша колесница остановилась перед Большим шатром, в котором двору Амарны предстояло обедать.

— Ну, так что ты думаешь? — спросила наконец Нефертити.

— Стремления твоего мужа велики, — ответил отец.

И только я знала, что он имеет в виду на самом деле: что это — построенный на скорую руку город-дешевка, жалкое подобие Фив.

Двое солдат раздвинули занавес, закрывающий вход в Большой шатер. На мощеном полу, поверх ковров стояли недавно отполированные столы. На стенах висели гобелены. У самого длинного стола стоял Эхнатон и сам наливал себе вино. Он поднял чашу, и вид у него был самоуверенный и самодовольный.

— И как великому визирю понравился новый город?

Отец был безупречным придворным.

— Здесь очень широкие дороги, — ответил он.

— Да, по ним могут проехать три колесницы в ряд, — похвастался фараон, усаживаясь. — Майя говорит, что, если поднажать, дворец будет готов к началу месори.

Отец заколебался.

— Но вы получите недостроенные здания плохого качества.

— Какая разница, — прошипел Эхнатон, — если храм и дворец наконец-то будут построены? Рабочие могут перестроить свои жилища попозже. Я хочу видеть этот город построенным при моей жизни.

— Ваше величество, вам же всего девятнадцать… — заметил отец.

Эхнатон грохнул кулаком по столу.

— И за мной ежечасно охотятся! Ты что, вправду думаешь, что я в безопасности среди солдат? Ты думаешь, военачальник Нахтмин не попытается восстановить мое войско против меня, дай ему хоть малейшую возможность? А еще жрецы Амона! — продолжал Эхнатон. — Скольким из них удалось ускользнуть из каменоломен, чтобы попытаться убить меня во сне? В моем собственном шатре! В коридорах моего же собственного дворца!

Нефертити нервно рассмеялась:

— Эхнатон, ну что за глупость? У тебя же лучшие в Египте стражи.

— Потому что они — нубийцы! Единственные, кто верен мне, — чужеземцы!

Глаза Эхнатона метали молнии. Я посмотрела на отца. Маска безукоризненного придворного спала, и я поняла, о чем он думает. Фараон Египта сходит с ума.

— Кому я могу доверять? — гневно вопросил Эхнатон. — Моей жене. Моей дочери. Верховному жрецу Атона и тебе. Кому еще?

Отец бестрепетно встретил его взгляд.

— Множество людей в войске ждут, что вы поведете их. Они доверяют вам и верят, что вы усмирите хеттов. Они сделают все, что вы попросите.

— А я прошу их построить величайший город Египта! Нефертити сказала мне, что ты возвращаешься в Фивы. Когда?

— Сегодня вечером. Пока дворец не достроен, ваше величество, так будет разумнее.

Эхнатон поставил чашу с вином на стол.

— Разве моя мать не в Фивах?

Нефертити выразительно посмотрела на отца.

— Мне не нравится, что вы двое будете там, — признал Эхнатон. — В бывшей столице Египта. Без меня.

Нефертити поспешно обошла стол.

— Эхнатон, так будет лучше. Неужто ты хочешь принимать иноземных послов в этих шатрах? Что они подумают? Если они приедут в Амарну, пока она не будет достроена, представляешь, что они напишут своим царям?

Эхнатон посмотрел на жену, потом перевел взгляд на своего доверенного визиря.

— Вы правы, — медленно произнес он. — Ни один иноземный гость не должен видеть Амарну, пока она не достроена. — Он снова взглянул отцу в глаза. — Но Мутни ты с собой не увезешь.

Отец непринужденно улыбнулся.

— Нет, — ответил он. — Мутни остается здесь.

Эхнатон боялся, что отец заберет меня в Фивы в качестве своей наследницы, а потом коронуется и будет править вместе с Тийей. «Значит, я буду заложницей», — подумалось мне. Нефертити покраснела от мысли о том, что отец мог бы когда-нибудь предпочесть меня ей. Она проскользнула мимо Эхнатона, ухватила отца за руку и сказала:

— Пойдем. Я тебя провожу.

Эхнатон встал, намереваясь присоединиться к нам, и снова сел, повинуясь взгляду Нефертити.

Мы остановились на пристани, и глаза мои были полны слез. Отец уезжал — возможно, на долгие месяцы, — и вдруг я поймала себя на том, что не меньше Эхнатона желаю, чтобы дворец достроили поскорее.

— Не грусти, котенок. — Отец поцеловал меня в лоб. — Ты будешь с матерью и сестрой.

— А ты вернешься сразу же, как дворец будет готов? — сдавленно спросила мать.

Отец погладил ее по щеке и убрал прядь волос с ее лица.

— Обещаю. Я еду только ради дела. Если бы не…

Нефертити выступила вперед, вклинившись в их беседу:

— Счастливой дороги, отец.

Отец бросил прощальный взгляд на мать, повернулся к Нефертити и обнял ее.

— Когда я вернусь, твой срок почти подойдет, — сказал он.

Нефертити положила руку на живот.

— Наследник египетского трона! — с гордостью произнесла она.

Мы стояли и смотрели, как корабль поднимает паруса. Когда баржа скрылась из виду, ко мне подошел Эхнатон.

— Он — верный визирь.

Фараон обнял меня за плечи. Я напряглась.

— Ведь правда, Мутноджмет?

Я кивнула.

— Я на это надеюсь, — прошептал Эхнатон. — Потому что если он сделает хоть шаг к короне, заплатит за это не моя жена.

— Госпожа! — воскликнула Ипу. — Госпожа, сядь! Ты вся дрожишь!

Я уселась на кровать и зажала ладони между коленями.

— Пожалуйста, сделай мне чай.

Ипу развела огонь в жаровне. Она вскипятила воду и перелила ее в чашу с подготовленными листьями.