Герцеговина Флор - Виталий Павлов

Кроме факелов свет, а главное жар, давал огромный костер. Прямо напротив Сатеры располагалось нечто вроде языческого алтаря. Сатера видел такие сооружении в глубинке, там, где все еще живут полудикие племена. Итак, алтарь — гранитный стол, вырубленный из той же скалы, из которой была вырублена и пещера, а над столом завис, растопырив когтистые лапы, тот, кого в сказках обычно называют Змеем Горынычем. Он гоже выглядел вырубленным из куска скалы. Но работа, надо признать, была прекрасной. Каждая чешуйка его грузного тела, каждый коготь его мощных лап был выполнен искуснейшим резчиком. А шея! А Голова, а ноздри, а глаза! Доктор успел подумать, что неплохо было бы увидеть первоисточник, но именно в «тот момент сердце его стукнуло и замерло. Тут же изнутри образовалась какая-то пустота, которая откликнулась привкусом железа во рту. Сатера даже покачнулся, но сердце застучало вновь, а с этими ударами пришла способность соображать. Необходимо было понять, что же случилось? Что заставило сердце доктора биться с перебоями? И он понял — глаза! Глаза Змея Горыныча дрогнули! Дрогнули и открылись. Да-да, это были глаза живого существа. Сомнений быть не могло. Дракон не был вырезан из камня, это была живая тварь. Вернее полуживая.

Загремели барабаны, и порыв непонятно откуда взявшеюся ветра заставил дрогнуть пламя факелов. Завыли неведоме! духовые инструменты. Обряд, участниками которого невольно стали наши герои, начинался. По правую сторону от гранитного стола стояла каталка, покрытая красным покрывалом. Сатера и Василиса вкатили еще одну, покрытую белым покрывалом. Смысл происходящего становился ясен доктору. Каждой голове причиталось содержимое одной каталки, потому что явно оставалось место для третьей каталки. Если только хозяин не посадил одну из голов на диету. Сатера внимательно следил за происходящим, и от его взгляда не скрылось появление плешивого человечка перед князем. Он что-то объяснял князю и беспомощно разводил руками.

Где-то запел хор, стройный и мощный. И песня, вроде, неплохая, только мотивчик неизвестный. Голоса приближались, и вот из одного из проемов показалась процессия. Впереди, уверенно ступая, шел мужчина в черной накидке, на его широких плечах гордо восседала голова ворона, по обе руки еще двое — с головами сокола и орла. Каждый из них нес по огромному сосуду с какими-то отростками. Как подошли поближе, стало ясно, что сосуды эти имели форму сердца. В тот момент, когда процессия поравнялась со столом, хозяин коротко кивнул кому-то невидимому, и тут же быстрые слуги схватили своими железными руками плешивого слугу и, несмотря на то что тот извивался, как сотни змей вместе взятых, вынесли его на середину зала. На секунду разом все стихло, и до Сатеры донесся жалобный стон жертвы. Доктор переглянулся с Василисой. Барабаны ударили вновь, но ритм их сменился, как сменился и мотив песни у хора. Трое птицеголовых отделились от хора и направились к столу. Тут же появилась третья каталка, покрытая зеленой парчой. Ритуал приближался к своему апогею…

Ударные еще раз сменили свой ритм. Теперь литавры имитировали стук сердца, а маленькие барабаны пторили им. Так сосуды вторят ударами пульса звукам кровяного насоса. Все это было похоже на ритм тяжелого вальса, в котором таился, может быть, даже некоторый комизм, если бы не приближающаяся смерть Трех людей. А в том, что это будет человеческое жертвоприношение, доктор Сатера уже давно не сомневался.

Еще трое новых участников ритуала вышли на сцепу. Наверное, это были какие-нибудь местные жрецы, но у Сатеры нашлось для них другое название. За их белые одежды, маски, закрывающие нижнюю часть лица И полосы, и такие же белые бахилы, он окрестил их хирургами». Не очень свежо, конечно, но максимально приближено к реальности. Только вместо ланцетов И скальпелей у них в руках были большие, причудливо выгнутые ножи. Мелодия забралась куда-то в поднебесье. Тут же хирурги подняли вверх ритуальные ножи и положили их у изголовий будущих жертв. Слуги убрали покрывала с голов. Тот, кого привезли Сатера И Василиса, оказался посредине, справа от него лежал соглядатай, слева Иван. Пламя костра заливало лезвия красным цветом. Зрелище лежащего без сознания Ивана и красного лезвия заставили Василису пошатнуться, но она взяла себя в руки. Тут же чей-то голос нашептал на ухо доктору Сатере странные слова:

— Погубишь зло в осиновом костре, усердие приложим полезут из костра гады, полетят галки, сороки да вороны, изловишь, изловчившись, да в костре сожжешь. Хоть один уползет червяк — зло упустишь.

Сатера резко обернулся и, к великому своему удивлению, увидел перед собой прекрасные глазки танцовщицы. Он улыбнулся ей в ответ одними глазами и слегка кивнул в знак понимания и благодарности.

Стихли барабаны…

Эхо подземелья размножило последнюю фразу хора. Замерло все и вся, только костер продолжал трещать, не подчиняясь, а может быть, именно согласно ритуалу. Поднялся князь, хрустнул суставами, сверкнул холодным глазом.

- Отец наш, — сказал князь, и голос его заполнил все пространство пещеры, — снова настал день, когда мы воздаем тебе, возвращаем долги наши и укрепляем силы твои и власть твою… Это не наш Бог сказал, «что с днем приходит и пища…» Не наш, но он был прав. Мы никого не звали, никого не искали, они сами пришли, а значит, закон не нарушен…

После этих слов одна из голов гада двинулась, и ропот благоговения пробежал по рядам присутствующих на ритуале. А хозяин продолжал:

- Сердца твои иссушились за эти тридцать лет и три года, кровь постарела, но я — сын твой — говорю, что сегодня я омоложу твою кровь, я напою твои сердца. И да поможет нам в этом твое начало мужское и твое начало женское!

«А ведь какой тихий был студент, — подумал доктор Сатера, любуясь и дивясь сочным переливам голоса князя, — все ручки «стрелял» у ребят. Все писать нечем было. И я ему пару ручек подарил…»

Но тут вновь ударили барабаны, вновь вступил хор. Мощно, слаженно. Такому на гастроли по всему миру выезжать бы, а не по пещерам в сомнительных мероприятиях участвовать. Вышел первый «хирург», подошел к каталке, покрытой белым покрывалом. Там, видно, Василиса должна бы лежать, отбросил материю.

- Убедись, — опять загремел голос князя, перекрывая барабаны и хор, — что перед тобой чрево будущей матери, чья кровь дает терпение, мудрость и инстинкт жизни!

Надо ли, дорогой читатель, объяснять тебе, что там никакого чрева не было и в помине. Как раз все наоборот! Скандал! Людишки забегали, оружием забряцали, верхнюю часть открыли — там, понятное дело, хамская рожа слуги, с кляпом во рту, посиневшая уже от недостатка кислорода и потуг вытолкнуть этот самый кляп. Сатере показалось, что даже у Змея все шесть глаз выпучились от такого зрелища.

- Второго давай! — крикнул князь.

Вторым оказался наш Ваня. Он, видимо, должен был добавить змеюке молодости, и цвет покрывала об этюм говорил — зеленый. Надежда, значит. Доктор это прекрасно понимал. А Ванюша, кстати, от дурмана почти отошел. Было видно, если бы не ремни, которыми он был пристегнут к носилкам, только бы его все здесь и видели. Увидев Ивана, князь немного поуспокоился, но тут плешивый вдруг сиганул с носилок и бросился бежать, закладывая такие виражи, что странен даже как-то обалдела. Вот тут и началась суета. Князь приказы отдает, руками размахивает. Стражники в разные стороны бегут, слуги суетятся, а Сатера Только этого и дожидался. Изловчившись, он схватил жертвенный тесак и, помахав им для острастки особо ретивых стражников, быстро перерезал ремни.