Скиппи умирает - Пол Мюррей

Проф. Тамаси: Вначале мы представляли себе одиннадцатое измерение как некое очень спокойное место, по которому эти мембраны, эти вселенные, тихо плывут, как облака по ясному летнему небу. И для нас оставалось загадкой, как подобный безмятежный сценарий мог привести к такому событию, как Большой взрыв. Но вот однажды я разговаривал по телефону со своим братом. Мы с ним вспоминали, как в детстве отец возил нас в гавань в Йокогаме. В ту пору мой брат очень увлекался кораблями, а там часто стояли американские эсминцы. Это были огромные корабли, высотой, наверное, шестьдесят метров, а длиной — в два или даже три городских квартала. Но однажды мы пришли в доки и увидели эсминец — корабль-разрушитель, — который сам оказался наполовину разрушен. Вся его передняя часть была полностью смята, совсем как у автомобиля, который на большой скорости врезался в телеграфный столб. Но что же могло нанести такие разрушения в открытом море? Мы спросили кого-то, и нам объяснили, что в этот корабль ударила волна — одна-единственная волна, которая взялась неизвестно откуда, обрушилась на нос судна и смяла все до самого капитанского мостика, причинив больше ущерба, чем могли бы сделать все корабельные орудия, даже если выстрелить из них одновременно. В море такие неуправляемые волны называются “белыми волнами”. И я задал себе вопрос: а что, если похожие белые волны существуют и в высших измерениях? Что, если одиннадцатое измерение вовсе никакое не тихое место, а, наоборот, очень бурное место, и целые вселенные проносятся по нему, как гигантские штормовые волны? Представьте себе, какой бы произошел катаклизм, если бы одна из этих вселенных — “белых волн” столкнулась с другой Вселенной. Я считаю, что Большой взрыв — это и есть последствие именно такого столкновения. Две мембраны, две Вселенные врезаются друг в друга; энергия, которая при этом высвобождается, — это и есть Большой взрыв, который порождает нашу Вселенную. К тому же такая модель снимает проблему единичности. Вселенные могут сталкиваться все время, производя бесконечное количество Больших взрывов.

Ты идешь с ней, рука об руку, по обсаженному деревьями переулку. Над тобой, как медленные фейерверки, взрываются галактики. Рядом с тобой Лори поет — она поет песенку Бетани, Если б были “три желания” и сбывались бы мечты, Два из них я отдала бы — ведь мне нужен только ты, — голос у нее приятный и нежный, как у птички. Вы поворачиваете за угол, идете уже по другой улице, там еще тише и темней, чем на прежней, дома стоят, спрятавшись за заборами и плющом. Ты молчишь и слушаешь, как она поет, и пытаешься придумать, как сделать так, чтобы она не шла домой.

Скажи мне вот что, Дэниел, говорит она через некоторое время. Почему все парни такие козлы?

Ты задумываешься. Не знаю, отвечаешь ты.

Я не тебя имею в виду, говорит она. Ты-то не козел.

Спасибо, говоришь ты. Нет, правда.

Я серьезно, говорит она.

Ты останавливаешься у высоких изогнутых ворот. За решеткой виден свет между деревьями. Это мой дом, говорит она.

Хорошо, говоришь ты.

Я нормально выгляжу? — спрашивает она. Ну, у меня не такой вид, как будто…

Ты выглядишь прекрасно, говоришь ты.

Ты сможешь сам добраться домой?

Конечно.

Ладно. Она набирает код на домофоне, и ворота разъезжаются, чтобы впустить ее. Вышла луна, и все теперь серебряное, а потоки машин на шоссе, далеко отсюда, кажутся двумя струйками дыхания. Ты понятия не имеешь, как перескочить отсюда туда, где ты сможешь поцеловать ее, это как будто пропасть, над которой нет моста. Ну, тогда спокойной ночи, говорит она.

Спокойной ночи, отвечаешь ты пересохшим ртом. С каждой секундой пропасть становится все шире, а твое сердце падает все ниже, и ты медленно стряхиваешь с себя ее чары, и приближаешься к реальности: все кончилось, и скоро все, что было — ее рука в твоей руке, качели, парк, пончики, — все это уйдет в прошлое и…

а потом она целует тебя, ее руки обнимают тебя, ее губы оказываются мятными и мягкими. Ты так ошарашен, что вначале забываешь поцеловать ее в ответ. Ты обнимаешь ее за талию и вжимаешься губами в ее губы.

Ты когда-нибудь раньше целовал кого-нибудь? — спрашивает она.

Да, отвечаешь ты, хотя ты целовал только маму и разных тетушек, а так еще ни с кем ни разу не целовался, но это не важно, потому что она снова целует тебя, кончик ее языка описывает восьмерки вокруг кончика твоего языка, и все начинает вращаться — ты сам, и все небо, и вся Вселенная вместе с тобой, а когда она отрывается от тебя, то все продолжает плавать и всюду, куда ни глянешь, — звезды.

Ладно, говорит она опять.

Ладно, говоришь ты сквозь головокружение, улыбки и звезды. Сколько звезд — куда ни глянешь! Они отлетают от нее — вот в чем дело, они вылетают из нее, роясь, как дружелюбные серебристые шершни, — вот так они, наверное, и вылетали ниоткуда, когда произошел Большой взрыв. Спокойной ночи, Дэниел, говорит Лори, и ворота смыкаются за ней, как руки, загребают ее к себе.

Спокойной ночи, говоришь ты, не двигаясь с места, улыбаясь звездам, которые всюду

звезды в ее волосах

звезды в ее глазах

звезды

звезды

* * *

* * *

* * *

Люди вроде нас — люди, которые верят в физику, — понимают, что существование границ между прошлым, настоящим и будущим — это всего-навсего стойкая и упрямая иллюзия.

Альберт Эйнштейн

На рассвете звонит телефон — это вкрадчивое электронное звяканье взрывает тишину спальни как бомба. Говард, который ждал этого всю ночь, даже не шевелится; решив отсрочить этот миг до последнего, он лежит с закрытыми глазами и слушает, как Хэлли недовольно ворчит, а потом шуршит простыней, чтобы выбраться из постели и дотянуться до комода.

— Алло… да, Грег… — Голос у нее хрипловатый со сна, как будто во рту листья. — Нет, все в порядке… да нет, я сейчас позову его…

Кровать скрипит — Хэлли снова легла рядом.

— Это тебя, — говорит она.

— Спасибо, — говорит он, принимая у нее телефон и отворачиваясь на бок. — Алло?

— Говард? — каркает ему прямо в ухо недовольный голос.

— Грег! — отзывается он таким тоном, словно приятно удивлен звонком.

— Говард, я хочу, чтобы вы были у меня в кабинете ровно через час.

— Хорошо, конечно, — улыбаясь, отвечает Говард, и продолжает улыбаться, когда связь отключается. — До встречи.

Он вылезает из постели и начинает одеваться, пытаясь сохранять такой вид, как будто не происходит ничего необычного. Хэлли приподнимается и, опираясь на локти, щурится от света:

— Ты что, уходишь?